Дороти Даннет - Игра кавалеров (Иллюстрации П. Парамонова) Страница 13

Ричарда среди них не было. Джордж Дуглас через какое-то время зашел в его комнаты, застал там Калтера, вернувшегося после одной из своих утомительных, необъяснимых поездок верхом, и небрежно сказал:

— Расслабьтесь, дорогой друг: если вы станете так изнурять себя, от вас останутся кожа да кости. Прекратите ваши тайные поиски и приходите посмотреть Ушарта. Он замечательный парень: это ему следовало бы носить ту маску, а не бедолаге-ослу. Кетцалькоатль, повелитель тольтеков.

— Осел носит маску? — Ричард знал, что Дуглас всегда сообщает сведения таким вот туманным образом, но все равно почувствовал, как краснеет от потрясения. — Ацтекскую маску? О Боже!

Сэр Джордж улыбнулся:

— Удивительная маска: с ухмылочкой, вся выложенная мозаикой, а уши золотые. Раньше она была инструктирована, и в ней были зубы, но кто-то, не щадя сил, пытался разбить вещицу. Возможно, осел. Пойдите и посмотрите. Вы посмеетесь.

Он пошел, но не для того, чтобы посмеяться. Пробравшись через толпу, он увидел причудливую вещицу, треснувшую, потемневшую и покрытую пятнами, грубо привязанную к мохнатой голове скотины. Эта самая маска была приторочена к седлу Лаймонда в начале трагической ночной скачки.

А новости, которые Тош с обычными предосторожностями сообщил, были ужасны. Он сам обнаружил приметную маску не далее, как тем утром, и отнюдь не в замке или его окрестностях, и вообще не в городе Амбуазе. Он нашел маску в Блуа, затоптанную ногами таких же ротозеев, как и он сам, скопившихся во дворе пустого жилища Эли и Анны Мутье. А перед ним, как ревущий факел высотой в сорок футов, пылал особняк Мутье.

Никто не смог бы войти туда и остаться в живых. Тош, безуспешно поискав по соседству какие-нибудь следы Тади Боя, послал сообщение Абернаси, а сам направился с новостями к шотландскому двору в Амбуаз, прихватив с собой маску в качестве мрачного символа.

Этим вечером Эрскин употребил все средства — разве что не удерживал силой, — чтобы отговорить Ричарда от открытой поездки в Блуа. И бодрствовал рядом с ним, пока лорд Калтер сидел без сна перед алым пламенем камина в своей уютной комнате в Амбуазе, пытаясь разгадать правду. Свидетели, бывшие у башни, один за другим рассказывали, как был искалечен Тади Бой. Как же тогда он смог добраться до Амбуаза в особняк Мутье в Блуа? Уехал ли он туда, чтобы укрыться? И если так, вполне возможно, что он погиб там, в этом необъяснимом пожаре.

Глава 3

БЛУА: БЕДЫ НЕ ИЗБЕЖАТЬ

Существуют жилища, где не избежать беды. Если достигнуть дикой местности, леса, темного места — там обитают воры, разбойники, изгои. До тех пор пока беду не вынесешь на свет и не расскажешь о ней, от нее не избавиться.

Откуда-то доносился голос. Что он говорит, было трудно понять. «Глупо даже и пытаться», — подумал человек, лежавший в постели. За пределами понимания находились возбуждение, досада и даже боль — весь мир, недоступный, как тот далекий, неутомимый голос, снова и снова упорно повторяющий одно и то же.

Не было в этом голосе утешения, он скорее звучал нетерпеливо, даже раздраженно.

— Твои глаза открыты, — резко произнес голос. — Посмотри на меня. Ты видишь. Позже я дам тебе опиум снова, если захочешь.

«Очень мило», — сардонически подумал человек, лежащий в постели. Память, пришпоренная болью, живо воскресила картину того, что произошло у Тур-де-Миним. Он вспомнил, как лошадь Конде навалилась на него, когда он упал. Затем еще несколько тяжелых, памятных ударов — и, как казалось, смерть.

Но он, похоже, не умер. Нога сломана, больно дышать — вроде бы перебинтованы ребра. Сильные наркотики переставали действовать — и он ощутил раздражающее оцепенение, вызванное потерей крови. Боже, Ричарду, либо Тому Эрскину, либо какой другой сиделке с восковым лицом придется на этот раз как следует потрудиться, чтобы залатать его… Сильный гнев, внезапный и живительный, поборол слабость. Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда резко повернул голову.

Над ним в сером свете дня, словно в туманной дымке, прикрытая разметавшимися прядями, широко распахнув глаза, склонилась Уна О'Дуайер. Если бы он вгляделся внимательнее, то мог бы увидеть в ее кристальных зрачках собственное отражение. Голос замолк, мгновение-другое царило молчание, затем Уна отодвинулась, и он увидел над собой расписанный потолок. Затем она вновь начала говорить, где-то вне поля его зрения.

— Почему ты так упорно не желаешь приходить в себя? — спросила она. — А я жажду поскорей узнать, каково это: быть слабым и у меня в долгу?

Уна О'Дуайер. Ей-то известно — он примет вызов такого рода в любом состоянии, даже на пороге смерти. Напрягая голос, чтобы слова прозвучали хотя бы ясно, если уж не громко, он произнес:

— Быть могучим и у тебя в долгу было бы лучше. Это ты перенесла меня сюда?

Уна вернулась на прежнее место и посмотрела на него. Голос ее прозвучал решительно:

— Не люблю, когда меня к чему-либо принуждают. Я решила: если ты не умрешь сразу, я вынесу тебя оттуда. Тебе повезло — ты лежал у подножия башни, а меня в тумане ждала лодка и двое помощников.

— Сколько времени прошло с тех пор?

— Ты действительно не имеешь представления? — засмеялась она. — Вы были беспомощным пять дней, господин Кроуфорд.

Пять дней! Он испытал удивление, но мысли притупила оглушительная вспышка боли. Комната снова исчезла, лицо, склоненное над ним, стало странно отдаляться, нарисованные листья будто вплетались в волосы Уны. Но он встретил ее презрительный взгляд и удерживал его так долго, как мог, затем закашлялся, ощущая во рту железный привкус, и вокруг снова опустилась холодая тьма.

Он пробудился только навстречу свету иного дня. Тело его по-прежнему было в повязках, окна широко открыты на залитый солнцем балкон, а только что погашенные свечи еще дымили, испуская едкий запах. Из памяти о ярких, неистовых сновидениях и тяжелого щемящего чувства вновь подступающей боли он понял, что дым ароматических свечей использовался как снотворное.

Спокойствие, которое приносил сон, возможно, было лучшим лекарством для несчастного истерзанного тела. Но Уна, безусловно, преследовала свои цели. Лаймонд никогда не заблуждался на ее счет. Теперь он украдкой наблюдал за ней, сидящей у огня, как раз там, где она беседовала с О'Лайам-Роу в тот вечер, когда Лаймонд устроил свою непростительную серенаду. Сейчас на ее скулы падала тень, высокий ясный лоб был освещен ярким светом, под глазами от бессонницы и напряжения пролегли две тонких, как колея в снегу, полуарочки морщин, а твердые подвижные губы крепко сжаты. Он сдержанно спросил: