Мария Шиповская - Сокровища Королевского замка Страница 13

— Ну конечно! В Большом дворе, который со времен Ягеллонов[16] стал частью Замка, частью резиденции монарха. Здесь, на первом этаже, были первые посольские покои. Потом их перенесли в западное крыло, возле Зыгмунтовой башни. С другой стороны башни Зыгмунта был образован Сенаторский зал. Именно в нем была в 1794 году провозглашена Конституция 3-го мая. Ты знаешь, что это была первая конституция в Европе? Вторая на свете после конституции Соединенных Штатов.

Станислав переносил штатив с камерой от стены к стене в поисках наиболее удобного места. Выбирал позицию, тщательно устанавливал резкость. За этим занятием он держал речь, отчасти обращаясь к Стасику, отчасти к самому себе:

— А ты знаешь, что в этом посольском зале, где мы сейчас находимся, принято также немало важных решений? Взять, например, Варшавскую конференцию — постановления Сейма в 1573 году, обеспечивающие иноверцам свободу религии и защиту государства. В тогдашней Европе, охваченной волной фанатизма, наше государство было наиболее терпимым…

Стасик одну за другой принимал от Станислава кассеты с готовыми негативами. Подготавливал следующую. Внимательно слушал. В какой-то момент он сказал:

— Я не знаю того, о чем вы говорите… Но сейчас эти проклятые гитлеровцы повсюду твердят, будто поляки — народ темный, бездарный, без всякой культуры. И поэтому, мол, в нас можно стрелять, как в диких зверей… Они сильные… Скажем, Бруно, который моего брата… Он и меня может в любой момент… А все-таки веселее, когда знаешь, что поляки еще в давние времена умели мудро править, поступать так, чтобы нас другие народы уважали…

Не успел Стасик договорить, как зацепился рваной тапочкой о груду лежащих под ногами камней и едва не растянулся на полу. В последнее мгновение, однако, он успел опереться руками о стену, которую собирался сфотографировать Станислав, и как раз в том месте, где в стене виднелись два ряда глубоких черных отверстий.

— Это отверстия для динамита, просверленные немецкими подрывниками. Более десяти тысяч таких отверстий. Как-то сюда привезли даже динамит. Но тогда планы их изменились.

— А они не разрушат наш Замок? Не разрушат? Они не могут этого сделать?

Станислав не ответил. Он опустил голову. Не мог взглянуть Стасику в глаза. Ему также от всего сердца хотелось, чтобы Замок уцелел, но опыт трех ужасных лет оккупации говорил, что можно ожидать самого худшего.

Стасик почувствовал его настроение.

— Вы думаете? — сказал он прерывающимся голосом. Выходит, эти Бруно могут даже наш Замок разрушить?

— Предпочитаю об этом не думать…

— Поэтому вы и фотографируете руины Замка, пока стоят целыми стены? Да?

— Я фотографирую…

Вдруг Стасик выпрямился, вскинул голову, сунул руки в карманы, озорно свистнул, поддел ногой груду камней, о которую только что споткнулся.

— А мы его восстановим! Восстановим! Восстановим! Пусть они все лопнут от злости!.. Вот ваша кассета с негативом! Фотографируйте! Пусть все знают, что они хотели нас уничтожить! А Замок будет стоять! Отец говорил…

Станислав молча взял штатив. Снимки на первом этаже уже были готовы, надо было перейти на второй. Поэтому они повернули в сторону Владиславовой башни.

Они шли через разоренные залы, под ногами крошился битый кирпич, но уверенность, что время поражения минует, не покидала их.

Вдруг Стасику почудилось, что со двора доносятся какие-то подозрительные голоса.

— Возле Сенаторских ворот… О боже! Это любимое место Бруно!

Он подбежал к окну и осторожно выглянул.

Нет. Никого не было.

Без опаски они поднимались по крутым ступеням башни Владислава, помнящей — еще с тех времен, когда она именовалась Круглой башней, — и Большой двор мазовецких Пястов, и времена Ягеллонов, и более поздние эффектные перестройки Замка династией Вазов, которые и назвали ее в честь одного из своих королей Владиславовой.

Шли они медленно: мрамор был выбит, с выщербленных ступеней соскальзывали ноги.

— Внимаааа!.. — крикнул вдруг Стасик.

И не успел докончить.

Одна из ступеней неожиданно зашаталась и ушла из-под ног Станислава.

Он пошатнулся, потерял равновесие, инстинктивно пытаясь опереться о поломанный поручень или о стену. Однако проблеск сознания велел ему еще крепче сжать в руках аппарат и чемодан с негативами. Он покачнулся, больно ударился о стену, из которой торчали остатки выломанной панели, сорвался вниз… И наверняка, покатившись, пересчитал бы все ступеньки, если бы его вовремя не поддержал Стасик.

— Случилось что?

— Ничего! Аппарат цел, и негативы тоже!

Станислав перепрыгнул через две следующие ступени, чтоб наверстать упущенное время. Но тут же вскрикнул — так нестерпима была боль в ушибленной ноге.

— Нет! Нет! Все в порядке, ничего не случилось! — повторял он, с трудом карабкаясь на лестничную площадку второго этажа.

Однако на верхней ступеньке вынужден был остановиться. На лбу выступила испарина. Подумать только — вывихнуть раненую ногу!.. Он снял ботинок и попытался перевязать лодыжку носовым платком.

Стасик взирал на его усилия критически.

— Может, скорую помощь вызовем? — В его голосе снова появилась насмешливая интонация. — А на что годится такой платочек? Здесь нужен бинт или хорошая портянка!..

И вдруг, прежде чем Станислав успел возразить, парень вытащил из кармана перочинный нож, надрезал край своей куртки и оторвал кусок подкладки, помогая себе перочинным ножом там, где швы были слишком крепкими. Несмотря на протесты Станислава, он туго перевязал ему лодыжку.

Довольный, глядя на дело своих рук, Стасик лукаво-огорченно спросил:

— А как же вы теперь свои штиблеты наденете?

К счастью, сапожищи Станислава были так разношены, что обуть забинтованную ногу не составило особого труда.

Сейчас боль не была такой резкой, и Станислав, прихрамывая, все же мог медленно передвигаться.

— Ну так что же? На выход с вещами?

Станислав не ответил. Они находились на втором этаже Замка, возле апартаментов короля Станислава. С аппаратом. Им удалось улизнуть от бдительного Бруно. Неизвестно, представится ли еще когда-нибудь случай попасть сюда.

— Идем дальше, — решил он.

Вышел из Владиславовой башни, повернул налево. Стиснув зубы, переходил из одного зала в другой, прикидывая, где можно сделать хороший снимок. Стасик следовал за ним, помогал установить штатив, закрепить камеру.

Куда только Станислав ни кидал взгляд, всюду он встречал картины ужасающего разорения. Боль в лодыжке стала нестерпимой. Он вспомнил предостережение доктора, который говорил, что чрезмерная перегрузка раненой ноги может кончиться воспалением нерва и увечьем.