Фрэнсис Гарт - Гэбриэль Конрой Страница 13

Грейс задумалась.

— Филип Эшли, Гэбриель Конрой, Питер Дамфи, миссис Джейн Дамфи, — сказала она.

Секретарь открыл бюро, вынул какой-то печатный документ, развернул его и углубился в чтение. Затем, сказав: «Bueno»[5], вручил его команданте. «Bueno», — промолвил и команданте, бросая на Грейс ласковый взгляд.

— Спасательная партия, вышедшая из Верхнего пресидио, обнаружила лагерь американцев в Сьерре, — сообщил секретарь унылым голосом. — Здесь указаны их имена.

— Ну да! Конечно! Это наш лагерь!.. — радостно воскликнула Грейс.

— Не знаю, — сказал секретарь с сомнением в голосе.

— Наш! Конечно, наш! — настаивала Грейс.

Секретарь снова прочитал бумагу и сказал, глядя на Грейс в упор:

— Здесь нет имени мисс Грэшли.

Кровь прихлынула к щекам Грейс, она опустила глаза. Потом подняла умоляющий взгляд на команданте. Если бы старик понимал, что она говорит, она, ни минуты не колеблясь, бросилась бы ему в ноги и призналась бы в своем невинном обмане. Но объясняться через секретаря ей было невмоготу. Поэтому несмело попыталась отстоять свою позицию.

— Возможно, что моего имени нет случайно, — сказала она. — Поищите имя Филипа, моего брата.

— Да, Филип Эшли здесь есть, — сумрачно сказал секретарь.

— Значит, он жив и здоров, не правда ли? — вскричала Грейс, позабыв от радости только что пережитый стыд.

— Его не нашли, — сказал секретарь.

— Не нашли? — повторила Грейс с широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Его не оказалось на месте.

— Ну да, — сказала Грейс с нервным смешком. — Ведь он ушел со мной. Но потом он вернулся, пошел назад.

— В день тридцатого апреля Филипа Эшли там не было.

Девушка заломила руки и застонала. Все ее прежние страхи отступили перед новым ужасным известием. Обернувшись к команданте, она бросилась на колени.

— Простите меня, сеньор, у меня не было в мыслях ничего дурного, клянусь вам! Филип не брат мне, он мой друг, нежный, любящий друг. Он просил меня принять его фамилию, — бедный мой друг, увижу ли я его когда-нибудь?! — и я вняла его просьбе. Нет, я не Эшли. Не знаю, что написано в вашей бумаге, но там должны быть имена моего брата Гэбриеля, моей сестренки, многих других. Ради бога, сеньор, ответьте, живы они или нет? Ответьте мне… потому, что я… я — Грейс Конрой.

Секретарь успел тем временем сложить свою бумагу. Теперь он снова развернул ее, поглядел еще раз, уставился на Грейс, потом, отметив ногтем какое-то место в документе, передал его команданте. Мужчины переглянулись, команданте закашлялся, встал с кресла и отвернулся, избегая умоляющего взгляда Грейс. Когда секретарь по приказу команданте вручил ей бумагу, девушка почувствовала, что холодеет от ужаса.

Трепещущими пальцами она стиснула документ. Это было какое-то объявление на испанском языке.

— Я не знаю вашего языка, — сказала она, топнув в исступлении маленькой ножкой. — Что здесь сказано?

По знаку команданте секретарь встал и развернул бумагу. Сам команданте глядел в открытое окно. Пробитое в стене необыкновенной толщины, оно походило на амбразуру. Струившийся в него солнечный свет падал прямо на Грейс, освещая ее изящную головку, слегка наклоненную вперед, полуоткрытые губы и молящие глаза, обращенные к команданте. Секретарь привычно откашлялся и с апломбом многоопытного лингвиста принялся за перевод:

Его превосходительству, командующему гарнизоном Сан-Фелипе.

Имею честь сообщить вам, что спасательная экспедиция, снаряженная на основании сведений, представленных доном Хосе Блуэнтом из Сан-Геронимо, чтобы оказать помощь партии эмигрантов, терпящей бедствие в горах Сьерра-Невады, обнаружила в каньоне к востоку от Канада-дель-Диабло следы названных эмигрантов, свидетельствующие о прискорбной истории их лишений, страданий и конечной гибели в снегах. В приложенном ниже письменном документе, оставленном несчастными путешественниками, приводятся их имена и рассказана история их похода, возглавлявшегося капитаном Конроем.

В снегу были обнаружены пятеро погибших путешественников; опознать удалось двоих. Тела были погребены с соблюдением надлежащей гражданской и религиозной церемонии.

Наши солдаты проявили отвагу, выдержку, патриотизм, неутомимость и высокую дисциплинированность, характерные для духа мексиканской армии. Также заслуживает самой высокой оценки поступок дона Артура Пуанзета, отставного лейтенанта американской армии, который, будучи сам путешественником в чужом краю, бескорыстно предложил экспедиции свои услуги.

Несчастные путешественники погибли от голода, хотя в одном случае следует подозревать действие…»

Переводчик на мгновение запнулся, но тут же, демонстрируя глубокое презрение к трудностям английского языка, продолжал:

«…действие мушиного яда. С прискорбием сообщаем, что среди погибших находится знаменитый доктор Поль Деварджес, естествоиспытатель и собиратель чучел птиц и животных, хорошо известный ученому миру».

Секретарь сделал паузу, оторвал взор от бумаги и, глядя прямо в лицо Грейс, произнес тихо и раздельно:

«Опознаны были тела Поля Деварджеса и Грейс Конрой».

— Нет! Нет! — в ужасе воскликнула Грейс, всплескивая руками. — Это ошибка. Зачем вы так пугаете меня, бедную, одинокую, беззащитную девушку? Вы хотите наказать меня, господа, за то, что я поступила дурно и солгала вам. Смилуйтесь надо мной… О боже!.. Филип, где ты? Спаси меня!

Она поднялась, закричала громко и отчаянно, обхватила голову своими худенькими ручками, потом простерла их к небу и рухнула как подкошенная.

Команданте склонился над девушкой.

— Позовите Мануэлу, — торопливо сказал он, поднимая на руки бесчувственную Грейс и резким, несвойственным ему жестом отклоняя попытку секретаря прийти ему на помощь.

В комнату вбежала горничная-индианка; она помогла команданте уложить девушку на кушетку.

— Бедное дитя, — сказал команданте. Мануэла между тем, ласково склонившись к Грейс, распустила ей шнуровку. — Бедное дитя, без отца, без матери.

— Бедная женщина, — промолвила вполголоса Мануэла, — одна, без мужа.

Книга вторая

Через пять лет

Глава 1

Гнилая Лощина

Гнилая Лощина переживала небывалый расцвет. Думаю, что даже сам основатель поселка, окрестивший его в приступе пьяного безрассудства этим злосчастным именем, останься он жив, непременно признал бы сейчас свою неправоту. Увы, задолго до того, как Лощина вступила в период расцвета, он пал жертвой чрезмерного разнообразия алкогольных напитков в барах Сан-Франциско. «Тянул бы Джим, как бывало, чистое виски и, глядишь, разбогател бы на этой жиле, что шла под его хижиной», — так сказал один из мудрецов Гнилой Лощины. Но Джим поступил по-иному. Намыв золота на первую тысячу долларов, он отправился немедленно в Сан-Франциско и там пустился во все тяжкие, запивая коньяк шампанским, а джин — немецким пивом, пока не завершил свой краткий блистательный путь на больничной койке. Гнилая же Лощина не только пережила своего крестного отца, но и преодолела неблагоприятные предзнаменования, заложенные в ее имени. Сейчас поселок имел собственную гостиницу, почтовую станцию, парочку салунов и один ресторан без подачи алкогольных напитков; а еще два квартала одноэтажных деревянных домов на главной улице, несколько десятков хижин, лепившихся по горным откосам, и свежие пни на только что расчищенных лесных участках. Невзирая на свою юность, Лощина была обременена преданиями, традициями, воспоминаниями. Любопытствующие могли посетить первую палатку, которую собственноручно поставил Джим Уайт; в ставнях салуна «Качуча» зияли пулевые отверстия: именно здесь Бостон Джо и Гарри Уорс бились с Томсоном из поселка Ангела; с чердака салуна «Эмпориум» все еще торчало круглое бревно, на котором с год назад был повешен, без лишних формальностей, один из видных граждан Лощины после краткого обсуждения вопроса, откуда он взял своих мулов. А неподалеку стоял неказистый амбар, примечательный тем, что в нем однажды заседали делегаты, пославшие в установленном порядке достопочтенного Бланка представлять Калифорнию в высших законодательных учреждениях страны.