Николай Бахрошин - Месть базилевса Страница 13

Странно устроены люди, неожиданно пришло в голову. Только что, ночью, вдвоем с Алексой, он был полностью счастлив, а сейчас начал рассуждать так, словно ему и полного счастья мало. Что же еще?

– Ты чего смеешься? Я ему дело говорю, а он – смеется… Ой, смотри, миленький! Лежит кто-то на берегу!

Любеня глянул. На берегу, у самой воды, действительно лежал человек. Лицом вниз, неподвижно, как мертвый. Бросилась в глаза наголо обритая голова с одной длинной прядью волос. Куртка без рукавов, шитая из шкур серым мехом наружу, по виду – волчьих, открывала загорелые мускулистые руки и жилистую, вяленую шею.

Из россов, понял Любеня.

Когда-то, маленьким, он видел на торжище этих крепких, обветренных всадников, что живут в южных землях, там, где кончается лесной край и начинаются просторы степей, издавна именуемых в лесах Диким Полем. А слышал о них еще больше – племя россов всегда славилось своей воинственностью, промышляя все больше не трудом и торговлей, а набегами и разбоем.

Старики рассказывали, в былые времена, пока не встали на крутых берегах Иленя крепкие стены Юрича, россы часто набегали на лесные селенья, рубили мужчин, уводили женщин и скот, уносили скарб и припасы. Ох, разбойное племя! Всегда были такими – что плохо лежит, россы тут как тут, кто этого не знает…

Впрочем, так далеко в леса они давно уже не заходят, среди здешних чащоб и болот с конями не развернуться. Так что здесь делал росс? Где его конь, где оружие?

– Не живой как будто. Или – раненный сильно… – всматриваясь, пробормотал Любеня. Он безотчетно положил руку на рукоять длинного кинжала у пояса. Прикосновение к холодной стали было привычным и успокаивающим. Именно этим кинжалом он когда-то убил ярла Альва Ловкого, брата конунга Рорика Неистового.

– С чего ты взял? – удивилась Алекса.

– Видишь, рука в воде почти по плечо. Был бы в сознании, передвинулся бы на сухое, вода-то холодная.

– Ой, по правде… Посмотрим, а?

– Если он мертвый – чего смотреть? – задумчиво протянул Любеня. – Потом скажу мужикам, придем с ними, сожжем его, как положено.

– Ну, миленький?.. Посмотрим, посмотрим, посмотрим! – от нетерпения Алекса застучала по борту лодки обеими ладошками.

– Тише ты, опрокинемся… Ладно, посмотрим!

Любеня с силой опустил весло в воду, разворачивая долбленку. Частыми, быстрыми гребками погнал лодку к берегу. Алекса привстала над бортом, вытянула шею и приоткрыла от любопытства рот, вглядываясь в берег…

Потом Любеня часто вспоминал именно то мгновение. Нет, многое вспоминал, но это особенно врезалось в память – высокое небо, яркий блеск солнца, переливы света на всплескивающей воде, по-осеннему нарядные берега. И, главное, Алекса… Такая красивая, юная, лучащаяся… Глаза-васильки блестят ярче воды и солнца, щеки раскраснелись, прядями темного золота забавляется ветерок, пытается их растрепать, вытянуть из-под головной повязки-оберега…

Лодка твердо толкнулась в песчаную кромку берега, и он все понял сразу. Провели его россы, как мальца-несмышленыша, поймали на такую простую приманку!

Тот, кто лежал, вскочил как подброшенный. А рука лежала в воде, потому что меч прятал!

Мелькнуло широкое, смуглое, ухмыляющееся лицо со свисающими ниже подбородка усами. И тут же погасло. Каким ни был быстрым этот степняк, Любеня оказался быстрее – концом весла отбил в сторону жало меча, рубанул ребром лопасти по голове будто секирой. Сам почувствовал, как глухо хрустнула под веслом бритая голова.

Если б не лодка, если бы твердая земля под ногами… Качнуло лодку от движения его ног, и второй удар, в подскочившего сбоку, оказался смазанным. К ним бежали. Шесть или семь их, россов, уже видел он. Знаменитый воин Гуннар Косильщик учил его когда-то брать глазом сразу все вокруг, не крутя головой.

Так, один – лежал, двое-трое прятались в прибрежных кустах, остальные – в воде, дышали через тростинки, поджидая их лодку. Теперь – поднялись. Но первый – не в счет уже, мешком осел. Значит – пять или шесть… Такое с ним часто бывало в бою – мысли продолжали течь плавно и рассудительно, тогда как тело двигалось с быстротой спущенной тетивы.

Любеня увернулся от свистнувшего над головой меча, далеко выскочил из лодки, разбрызгивая воду, достал ударом весла того, второго. Не убил, зато свалил с ног, бросил треснувшее весло, выхватил у него меч из руки, рубанул сверху вниз по бурой шее, отваливая голову от плеч.

Руку сильно дернуло от удара – плохой меч, тупой! Сюда бы Самосек Гуннара… Четверо – с той стороны лодки, один – рядом…

«Так, теперь им лодка мешает нападать разом, сначала ему помешала, а теперь – им! Хорошо…»

Тот, что был рядом, рубанул его мечом. Длинно, размашисто, слишком много времени на замах потратил. Любеня успел отбить его меч левой рукой с кинжалом. Одновременно всадил лезвие своего меча в голый смуглый живот, как раз там, где распахнулась кожаная рубаха. Ударил его ногой, резким, привычным движением выдергивая окровавленный меч.

«И чего они без брони? Ах да, в воде же прятались, их ждали…»

И тут – это он тоже запомнил отчетливо – пронзительно завизжала Алекса. Кто-то схватил ее, тянул из лодки, она отбивалась маленькими кулачками. Лицо напавшего на девушку он не видел. Вот руки, обхватившие ее, хорошо рассмотрел – длинные, с жестким как у кабана, темным волосом на запястьях и синими, вздувшимися венами.

«Подожди, Алекса, подожди, милая! Я сейчас…»

Оставшиеся трое оббежали наконец лодку. У одного меч и щит, у двоих – только мечи. Кричат что-то все вместе. Лица растерянные, похоже, не ожидали такого отпора от одного безоружного…

«Трое? Ладно! Подожди, Алекса, сейчас, сейчас, милая…»

Подкинув кинжал и перехватив за лезвие, Любеня с силой метнул его. Простая уловка – смотрит вроде бы в одну сторону, кидает в другую. Тот, со щитом, закрылся им, но целено-то не в него! В кого целил, в того и попал, кинжал вошел глубоко под горло широкоплечему, синеглазому воину в просторной холщовой рубахе без опояски. Росс, захлебнувшись кровавым кашлем, сделал еще шаг-два вперед. И упал плашмя в воду, подняв тучу блестящих брызг.

«Трое? Нет, двое! И один Алексу на берег тащит, занят он…»

Смерть товарища заставила россов остановиться, затоптаться на месте. И Любеня кинулся на них сам.

– Один, Бог Войны, смотри на меня!!!

Это он сам крикнул, не думая. Яростный клич на языке фиордов заставил россов попятиться. Теперь не растерянность видел он в их глазах – страх!

В спину что-то ударило, совсем чуть-чуть, да и не больно почти. Так, слегка крапивой хлестнули. Только одно непонятно – почему из груди вдруг торчит наконечник стрелы? Откуда?

Любеня почувствовал, как под рубахой течет что-то теплое, почти горячее. И сама рубаха зацвела красным. Кровь? Да, она…

Вместе с кровью его мягко потянула за собой нахлынувшая волна слабости. Это – ничего, не страшно, такое уже с ним бывало, не первый раз ранят…

«Сейчас, Алекса, сейчас… На миг малый только остановлюсь, дух переведу, и к тебе, любимая…»

Что-то снова ударило его, уже по голове. На этот раз – сильно, до звона в ушах. Его потащило куда-то вбок, опрокинуло…

Небо над головой. Высокое небо, прозрачное. А солнце теперь почему-то жгучее, красное, тоже кровью набухло…

«Значит, их больше. Еще воины были где-то на берегу», – мелькнула мысль. Спокойно, отстраненно, даже слишком спокойно.

Потом все погасло.

Любеня открыл глаза и увидел огонь. Мечущиеся языки пламени резали глаза, а треск сучьев был таким громким, что отдавался в голове.

«Погребальный костер? – удивился он. – А почему погребальный? Или – не живой уже?»

Впрочем, наваждение тут же прошло. Любеня посмотрел еще раз, и огонь отодвинулся. Да и не костер это, так, костерок небольшой. Над огнем висит на рогатине котелок, исходит паром с привкусом чего-то мясного.

Нет, живой! Только голова болит. Перед глазами все словно раздваивается. И опять сходится до головокружения. Еще грудь ломит болью. Хотя перемотали чем-то, остановили кровь.

Внезапно он вспомнил – лодку, Алексу, засаду россов, его схватку с ними.

Где же Алекса?!

– Смотри-ка, шевелится вроде, – сказал кто-то рядом.

– Не, показалось, – сказал другой голос.

– Горло ему перерезать, так и не надо смотреть – шевелится, не шевелится.

– Горло перерезать – конечно, шевелиться не будет…

– Перережем еще! Князь Вадьим сказал: допросить сначала, потом уж…

– А то я не слышал, что Вадьим говорил!

– А слышал, так чего же?

Голоса грубые, громкие, тоже отдаются в голове. Речь вроде похожа на говор поличей или оличей, но слова произносятся по-другому как-то. Хотя понять можно. Тоже славянское племя, одним богам поклоняются.

По голове, надо думать, камнем ударили, понял Любеня. Из пращи. В землях франков он видел это оружие. Простая штука – кожаный ремень, закрепленный одним концом на запястье, второй – свободный. Его зажимают пальцами, камень кладется в кожу, праща раскручивается посильнее и свободный конец отпускается. Да, просто, но такие камни вылетают с огромной силой, от их ударов даже на железных шлемах вмятины остаются. Россы, рассказывали ему, с малолетства учатся владеть пращами. Опытные воины бьют прямо с коня, на скаку, так же метко, как кладет стрелы умелый лучник…