Генри Хаггард - Она и Аллан (сборник) Страница 13

Однажды ночью я был призван к королю по случаю его нездоровья. В этот день происходило ингомбоко, и пятеро храбрейших военачальников были заподозрены вместе со многими другими в колдовстве. Все они были умерщвлены, послали также убить их жен и детей. Чака, очень рассерженный этими убийствами, призвал меня к себе.

– Мопо, сын Македамы, у нас теперь в стране зулусов правят колдуны, а не я! – обратился он ко мне. – Чем же это кончится? Чего доброго, они и меня самого заподозрят и убьют. Эти изанузи одолевают меня, они покрывают страну, как ночные тени. Научи меня, как отделаться от них.

– Тот, кто идет по мосту копий, о король, падает в бездну небытия! – ответил я мрачно. – Сами колдуны не могут удержаться на этом мосту. Разве у колдунов не такое же сердце, как у других людей? Разве кровь их нельзя пролить?

Чака как-то странно взглянул на меня.

– Ты, однако, очень храбрый человек, Мопо, что осмеливаешься говорить такие слова мне, – сказал он. – Разве ты не знаешь, что тронуть изанузи – кощунство?

– Я говорю то, что сам король думает, – ответил я. – Слушай, король! Правда, что тронуть настоящего изанузи – кощунство, а что, если изанузи этот – лжец? А что, если он обрекает на смерть напрасно и лишает жизни неповинных людей? Разве кощунство – подвергнуть его той участи, которой он подверг многих других? Скажи-ка, король!

– Это ты хорошо сказал, Мопо, – согласился Чака. – А теперь скажи мне, сын Македамы, как можно было бы доказать это?

Тогда я нагнулся и шепотом сказал королю несколько слов на ухо. Чака уныло склонил голову. Я сказал так, отец мой, потому что сам видел зло, причиняемое изанузи. Я ведь знал все их тайны, а потому боялся за собственную жизнь и жизнь дорогих и близких моему сердцу людей. Все колдуны и изанузи ненавидели меня как человека, знакомого с их колдовством, как человека с проницательным взором и тонким слухом.

Однажды утром спустя некоторое время после вышеприведенного разговора моего с королем в краале случилось нечто небывалое.

Сам король выскочил утром из своего шалаша, громко созывая народ, чтобы посмотреть на зло, сделанное ему неизвестным колдуном.

Все немедленно сбежались, и вот что представилось глазам нашим. На пороге ворот, ведущих в интункулу, жилище короля, видны были большие кровавые пятна.

Храбрейшие из воинов почувствовали, что колени их подкосились, женщины громко плакали, как плачут над покойниками. Они плакали, потому что знали весь ужас такого предзнаменования.

– Кто это сделал? – кричал Чака громовым голосом. – Кто осмелился околдовать короля и пролить кровь на пороге его дома?

Все молчали. Чака снова заговорил:

– Такое преступление не может быть омыто кровью двух или трех и забыто! Человек, совершивший его, отправится не один, а со многими другими в царство духов. Все его племя умрет с ним, не исключая младенцев в его шалаше и скота его крааля! Идите, гонцы, на восток, на запад, на север, на юг, созовите именитых колдунов. Пусть они позовут начальников каждого отряда и вождей каждого племени! На десятый день соберется круг ингомбоко, тогда будет такое выслеживание колдунов и ведьм, какого еще доселе не бывало в стране зулусов!

Гонцы тотчас же отправились исполнять приказание короля, запомнив со слов колдунов имена тех, кто должен был явиться.

И вот ежедневно стали стекаться люди к вратам королевского крааля и ползком приближались к королю, восхваляя его громким голосом. Но король никого не удостоил вниманием. Только одного из военачальников он приказал немедленно умертвить, заметив в его руке трость из королевского алого дерева, которую Чака когда-то сам подарил ему.

В ночь перед собранием ингомбоко колдуны и колдуньи вступили в крааль. Их было сто человек одних и пятьдесят других. Человеческие кости, рыбьи и воловьи пузыри, змеиные кожи, надетые на них, придавали им отвратительный и странный вид. Они шли молча, пока не достигли королевского жилища интункулу. Тут они остановились и хором запели песню, которую всегда поют перед началом ингомбоко. Окончив ее, они молча отошли на место, указанное им, где провели ночь в непрерывном бормотании и чародействе.

Призванные издалека дрожали от страха. Они знали, что многих из них отметит обезьяний хвост раньше, чем солнце успеет сесть еще раз.

И я тоже дрожал, сердце мое было полно страха. Ах, отец мой, тяжело было жить на свете во времена короля Чаки. Все принадлежали королю, а тех, кого щадила война, те были всегда во власти колдунов.

На рассвете глашатаи начали созывать весь народ на королевское ингомбоко. Люди приходили сотнями. В руках они держали только короткие палки, иметь при себе какое бы то ни было оружие было запрещено под страхом смерти. Они усаживались в большой круг перед воротами королевского жилища. О! Вид их был грустный, и мало кто думал о пище, они сами представляли из себя пищу смерти.

Кругом толпились воины, все отборные люди, рослые и свирепые, вооруженные одними керри, – то были палачи.

Когда все было готово, король вышел из своего шалаша, одетый в плащ из звериных шкур. За ним следовали индуны[11] и я.

Чака был на голову выше всех присутствующих. При его появлении вся бесчисленная толпа бросилась на землю, и уста каждого пронзительно и отрывисто прокричали королевское приветствие «Байет!».

Чака, казалось, не обратил на них ни малейшего внимания, чело его было отуманено, как горная вершина, задернутая облаками.

На некоторое время воцарилось гробовое молчание. Затем из отдаленных ворот вышла толпа девушек, одетых в блестящие одежды, с зелеными ветвями в руках. Подойдя ближе, девушки стали хлопать в ладоши и затянули нежным голосом какой-то напев, а затем столпились в кучу позади нас.

Чака поднял руку, и тотчас раздался топот бегущих ног. Из-за королевского шалаша показалась целая группа колдунов Абонгома: мужчины – по правую сторону, женщины – по левую. Каждый из них держал в левой руке хвост дикого зверя, в правой – пучок стрел и маленький шит.

Они имели отвратительный вид, а кости, украшавшие их одежды, гремели при каждом движении, пузыри и змеиная кожа развевались за ними по ветру, лица, натертые жиром, блестели, глаза были вытаращены, точно у рыб, а губы судорожно подергивались, пока они яростным оком осматривали сидящих в кругу. Ха! Ха! Ха! Они не подозревали, эти дети зла, кто из них еще раньше солнечного заката будет палачом и кто жертвой.

Но вот они стали приближаться в глубоком молчании, нарушаемом лишь топотом их ног да сухим бренчанием костяных ожерелий, пока не выстроились в один ряд перед королем.

Так они стояли некоторое время; вдруг каждый из них протянул руку, державшую маленький щит, и все в один голос закричали:

– Здравствуй, отец наш!

– Здравствуйте, дети мои! – ответил Чака.

– Что ты ищешь, отец? – вопросили они. – Крови?

– Крови виновного! – ответил Чака.

Они повернулись и заговорили шепотом между собой: женщины переговаривались с мужчинами.

– Лев зулусов жаждет крови!

– Он насытится! – закричали женщины.

– Лев зулусов чувствует кровь!

– Он увидит ее! – закричали опять женщины.

– Взор его выслеживает колдунов!

– Он сосчитает их трупы!

– Замолчите! – крикнул Чака. – Не теряйте времени в напрасной болтовне, приступайте к делу. Слушайте! Чародеи околдовали меня! Чародеи осмелились пролить кровь на пороге королевского дома. Ройтесь в недрах земли и найдите виновных, вы, крысы! Облетите воздушные пространства и найдите их, вы, коршуны! Обнюхивайте ворота жилищ и назовите их, вы, шакалы, ночные охотники! Тащите их из пещер, где они запрятаны, верните их из далеких стран, если они убежали, вызовите их из могил, если они умерли. К делу! К делу! Укажите мне их, и я щедро награжу вас, и, хотя бы они были целым народом, уничтожьте их. Теперь начинайте! Начинайте партиями в десять человек. Вас много – все должно быть кончено до заката солнца!

– Все будет исполнено, отец! – отвечали хором колдуны.

Тогда десять женщин выступили вперед. Во главе их находилась самая известная колдунья того времени, престарелая женщина по имени Нобела. Для этой женщины темнота ночи не существовала, она обладала чутьем собаки, ночью слышала голоса мертвых и правдиво передавала все слышанное.

Остальные изанузи обоего пола сели полукругом перед королем. Нобела выступила вперед, а за ней вышли девять ее подруг. Они поворачивались то к востоку, то к западу, к северу и югу, зорко вглядываясь в небеса. Они поворачивались к востоку и западу, к северу и югу, стараясь проникнуть в сердце людей. Потом, как кошки, поползли по всему кругу, обнюхивая землю. Все это происходило в глубоком молчании. Каждый из сидящих в кругу прислушивался к биению своего сердца. Одни коршуны пронзительно выкрикивали на деревьях.

Наконец Нобела заговорила:

– Вы чувствуете его, сестры?

– Чувствуем! – ответили они.