Саймон Скэрроу - Орел нападает Страница 13

Опыт прошлого года не прошел для Каратака даром, так как на практике ознакомил его и с сильными, и со слабыми сторонами римской манеры сражаться. Столкнувшись с железной стойкостью регулярного строя, он уже не бросал своих храбрецов на стену щитов, прорвать которую у них не было никаких шансов. Тактика «нападения и отскока», пришедшая на смену девизу «победить или умереть», указывала на то, что война принимает новый, весьма опасный для римлян характер. Легионы были непобедимы, когда действовали как единое целое, но им явно недоставало способности разворотливо реагировать на многочисленные, не сокрушительные, но болезненные удары, стремительно наносившиеся со всех сторон, как и возможностей защитить свои растянувшиеся тыловые коммуникации. Бритты поумнели, не лезли на рожон и, встретившись с римлянами в чистом поле, тут же откатывались, чтобы громить их со спины или с флангов.

Веспасиан неустанно ломал голову, что можно противопоставить такой примитивной, но весьма действенной вражеской тактике, ведь использование боевой мощи легионов казалось ему в данном случае равнозначным попытке утопить пробку с помощью молотка.

Подумав об этом, легат невесело улыбнулся: увы, сравнение было слишком точным.

— Ну вот!

Командующий прижал печатку к последнему документу. Секретарь ловко убрал бумагу со стола и сунул под мышку — ко всем остальным.

— Приготовь почту к отсылке, не мешкая. Курьер должен сесть на борт первого утреннего корабля.

— Есть, генерал. Это все, генерал?

— Да. Как только депеши будут уложены, можешь отправить писцов отдыхать.

— Благодарю, генерал.

Канцелярист отсалютовал и торопливо вышел из помещения, пока командующий не передумал. Дверь закрылась. Плавт и легат Второго легиона остались одни.

— Вина? — предложил Плавт.

— Это было бы в самый раз, генерал.

Авл Плавт неуклюже поднялся с кресла и, позевывая, направился к столику, где на невысокой подставке над слабым огнем масляной плошки испускал душистый пар медный пузатый кувшинчик. Взявшись за деревянную ручку, генерал наполнил вином два серебряных кубка, вернулся, поставил один кубок перед легатом, а второй с довольной улыбкой обхватил ладонями, согревая озябшие пальцы.

— Мне кажется, Веспасиан, что я вряд ли когда-нибудь полюблю этот остров. Большую часть года тут сыро, под ногами то слякоть, то снег, лето короткое, зимы суровые. Климат неподходящий для цивилизованных людей. И хотя я солдат и походная жизнь мне по нраву, честно признаюсь, что сейчас предпочел бы посиживать дома.

— Нет места лучше родного дома, генерал, — с улыбкой отозвался Веспасиан.

— Я твердо решил, что эта кампания у меня будет последней, — заявил уже более серьезно Плавт. — Старею, знаешь ли, для такой службы, да и пора дать дорогу тем, кто моложе. А мне самое время уйти на покой, поселиться в имении близ Помпей и провести остаток дней, наслаждаясь видом на Капри.

Веспасиан сомневался, что император Клавдий согласится отправить на заслуженный отдых военачальника с таким большим опытом, но предпочел промолчать. Пусть старик отведет Душу.

— Мирная жизнь манит всех, генерал.

— Мирная? — нахмурился Плавт. — Не уверен, что вообще знаю, что означает это понятие. Откровенно говоря, мне даже сомнительно, перенесу ли я выход в отставку. Есть подозрение, что мирная жизнь чем-то похожа на этот проклятый край. Сюда я тоже жаждал попасть, но, проторчав здесь пару месяцев, понял, что меня просто мутит от одного вида этих поганых болот. Мало того, еще и этот бешеный Каратак не дает мне покоя. А уж как я надеялся, что в последнем сражении мы разобьем его окончательно и навсегда.

Веспасиан кивнул. Все на это надеялись, только тщетно. Ту битву вообще чуть было не проиграли из-за неосмотрительного вмешательства императора в ее ход, а когда легионы собрались в кулак и в конечном счете разгромили туземцев, Каратак с горсткой приверженцев улизнул с поля боя. Везде, в любой части света при таких обстоятельствах нормальные варвары признали бы свое поражение и запросили мира. Но не эти клятые бритты, почему-то вообразившие, что продолжать воевать и сложить в конце концов головы гораздо приятнее, чем, опираясь на благоразумие, прийти к соглашению с Римом. И самую лютую непримиримость к бескровному, вроде всех бы устроившему разрешению ситуации выказали даже не вожди дикарей и не размалеванные с головы до пят воины, а друиды.

Веспасиан вспомнил, как посетил пленных жрецов, захваченных в последнем сражении, и его опять передернуло от отвращения. Их было пятеро. Все в темных одеяниях, со скрученными из волос амулетами и странными прическами — в виде причудливых, схваченных птичьим пометом узлов. На лбу каждого красовался вытатуированный полумесяц. Когда легат подошел к деревянной решетке, за которой их содержали, ему в нос ударило непередаваемое зловоние. Один друид стоял поодаль от остальных. Это был высокий, худой старик с изможденным лицом, длинной белой бородой и поразительно густыми, угольно-черными бровями, под которыми поблескивали глубоко посаженные черные же глаза. Скрестив руки и слегка расставив ноги, жрец молчал, мрачно глядя на римлянина. Какое-то время Веспасиан с удовлетворением смотрел на него, потом принялся наблюдать за другими, приглушенно и хмуро переговаривавшимися друидами, а когда его взор опять вернулся к старцу, тонкие губы того вдруг раздвинулись, обнажив острые, словно бы чем-то специально заточенные, желтые зубы. Сухой хриплый смешок мигом оборвал разговоры. Остальные жрецы воззрились на римлянина и тоже насмешливо захохотали. Веспасиан пожал плечами, повернулся и удалился.

Все эти бритты глупы и наивны, решил он еще тогда, когда после поражения Каратака к Клавдию потянулась череда не принимавших участия в битве вождей, чтобы заверить римского императора в своих добрых намерениях. Высокомерные, невежественные, бездумно потакающие своим низменным желаниям корыстолюбцы, похоже, считали себя невесть какими умниками и хитрецами, но уже издалека было видно, что все их дружеские улыбки лживы, а слова пусты. Глядя на них, легат понял одно: прежде чем этот остров будет покорен окончательно, прольется немало крови. И дикарской, и, что еще печальнее, римской. Затяжная кампания унесет много жизней, причем впустую, зазря. Ибо, как всегда, войны затевают одни, а страдают другие, и в первую очередь земледельцы, которым, как полагал Веспасиан, нет особого дела — сметет Рим племенную военную знать, заменив ее своими ставленниками, или нет. Труженикам полей важно, чтобы собранный урожай дал им возможность продержаться хоть зиму: вот предел крестьянских желаний, но чем ожесточеннее их вожди станут сопротивляться империи, тем трудней будет сельскому оголодавшему люду добиваться осуществления своей скромной мечты.