Георг Борн - Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2 Страница 13

— Так скажите же, — перебил Ришелье словоохотливого Калебассе, — вы говорите, что разные вельможи говорят о кардинале. Что же такое они говорят?

— Извольте, я вам все расскажу, только пусть это останется между нами. А главное, чтобы до господина кардинала не дошло.

— Будьте спокойны, любезный друг. Рассказывайте, я слушаю.

— Это было на прошлой неделе. Иду я однажды вечером со своей корзиной домой, — начал папа Калебассе, — вдруг мимо меня проходят какие-то двое знатных господ в дорогих плащах и тихо разговаривают между собой, но так, что мне было все слышно. Услышав имя кардинала, я стал прислушиваться. А, подумал я, и они говорят об этом чародее, по одному знаку которого всякого могут запереть в Бастилию, даже казнить. Ну и разговор же я услыхал! Не поздоровилось бы кардиналу, если бы он мог его услышать.

— Что же они говорили?

— Один говорит: «Дела-то подвигаются, недовольство растет, это недолго продлится, он скоро так упадет со своей высоты, что никогда не встанет».

— Кто же это он?

— Да кто, кроме кардинала?

— Так, так, рассказывайте дальше, любезный друг.

— Другой отвечал ему: «Пойдемте к герцогу, он уже ждет нас, чтобы обо всем переговорить, а затем можно начать действовать. Смерть кардиналу Ришелье!»

— Вы не ослышались?

— Что вы, милый барин? У папы Калебассе хорошие уши, от него не ускользнет ни один звук, ни один, уверяю вас.

— А вы не знаете, кто были эти двое господ?

— Рассмотреть-то я их рассмотрел, но имен не знаю. Я ведь первый раз их видел. Но это сразу видно, что они знатные и богатые люди.

— Они пошли в Люксембургский дворец?

— Да, да, я следил за ними. Уж когда меня что-нибудь интересует, я доведу дело до конца.

— А узнали бы вы этих господ, если бы опять увидели их? — спросил Ришелье.

— Через десять лет узнаю, милый барин. У меня отличные глаза и замечательная память. Но позвольте узнать, зачем именно меня сюда звали?

— У вас есть воспитанница.

— Хе, хе, что это за вопросы? Да, Жозефина, маленькая помощница смотрителя за серебром, моя воспитанница. Прехорошенькая девушка. Такая аккуратная, приветливая, милая. Почему вы меня спрашиваете о ней? Вы ее разве знаете?

— Она оставила свое место при кладовой.

— Знаю, но она сделала это не без спроса. Ришелье опять невольно улыбнулся.

— Вы ей позволили? — спросил он.

— Точно так, милый барин. Я сегодня сказал ей, что согласен, когда старая Ренарда мне все рассказала.

— Ваша воспитанница оставила место помощницы, чтобы поступить в сиделки к мушкетеру. Вы одобряете это?

— Совершенно, — ответил папа Калебассе с лукавой, уверенной улыбкой. — Когда господин мушкетер поправится, она опять вернется в кладовую. Кладовая ведь не убежит от нее.

— На вашу воспитанницу жалуются.

— Да пусть жалуются, — я очень рад, что она ухаживает за господином мушкетером.

— Но подумайте, ведь она место может потерять.

— Этого не случится.

— Смотритель жаловался на нее.

— Ах, не слушайте вы этого старого влюбленного кота. Мы его лучше знаем, — сказал папа Калебассе, рассмеявшись. — Ему просто досадно, что она не позволила ему себя поцеловать. Ну его, этого господина Пипо! Будет много говорить, да не захочет опять взять Жозефину на прежнее место, так я прямо пойду к обергофмейстерине или к самому королю.

— Ого, да вы решительный малый, я вижу!

— Да, королю ведь может быть только приятно, что помощница при кладовой в свободное время ухаживает за его заболевшим офицером.

В эту минуту в комнату вошел камердинер.

— Патер Жозеф сейчас принес эти бумаги, ваша эминенция, — сказал он, подавая их кардиналу на серебряном подносе.

Папа Калебассе с удивлением смотрел то на лакея, то на Ришелье, по-видимому, уже забывшего о фруктовщике.

— Нужно что-нибудь патеру? — спросил кардинал.

— Он сказал, что через час придет за бумагами, ваша эминенция, и просил у господина кардинала кольцо с печатью.

Папа Калебассе подумал, что видит сон, у него запрыгало все перед глазами, пол под его ногами закачался. Так, значит, это он с самим кардиналом говорил!

Камердинер ушел.

Фруктовщик, дрожа всем телом, упал на колени.

— Простите, — вскричал он, — простите, всемогущий кардинал. Ах, я жалкий дурак! Ведь я и сам не знаю, чего здесь наговорил. У меня в глазах рябит, я совсем теряю голову, до сих пор не знавшую бесчестья.

— Встаньте, любезный друг! — сказал Ришелье. — Вам нечего меня бояться. Напротив, я награжу вас за ваши прямодушные слова.

— Любезный друг, ах, господи! Какая милость! Великий, всемогущий кардинал называет меня любезным другом!

— Вот возьмите от меня эту безделицу, — сказал Ришелье, и, достав из письменного стола маленький кожаный кошелек с золотом, подал остолбеневшему от удивления и радости старику. — Возьмите и будьте всегда так же прямодушны и внимательны.

— Приказывайте, ваша эминенция. Требуйте от меня чего угодно, я все сделаю. Так вы и есть сам великий кардинал! Святая Матерь Божья! Мог ли я думать? И вам угодно милостиво простить меня! Да, такие знатные господа всегда великодушны. Благодарю вас, ваша эминенция, тысячу раз благодарю. Скажите только, как я могу услужить вам? Я за вас пойду в огонь и воду. Вы увидите, что Калебассе умеет быть благодарным, ваша эминенция.

— Если вы непременно хотите угодить мне, любезный друг, — сказал Ришелье, — то я вам предоставлю такой случай. Умеете ли вы молчать?

— Как могила, господин кардинал.

— Ну, увидим. Если вы сумеете молчать и быть откровенным только со мной, вы не пожалеете.

— Приказывайте, ваша эминенция, я все исполню.

— Мне хотелось бы, любезный друг, узнать, кто такие эти двое господ, которых вы встретили на прошедшей неделе. Потом я хотел бы также знать, что обо мне говорят в Люксембургском дворце. Вам, я думаю, и то, и другое не трудно будет сделать, если вы пойдете туда и осторожно станете вслушиваться и осматриваться.

— Все будет исполнено, ваша эминенция, все будет исполнено. Сегодня же отправлюсь.

— Только будьте осторожны, любезный друг. Никто не должен догадаться о ваших намерениях, понимаете? Главное — узнайте, кто были эти двое господ, слышите?

— Вскоре я сообщу это вашей эминенции. А как же быть с моей воспитанницей?

— Пусть она пока остается, если уж взялась быть сиделкой, — ответил Ришелье. — Я поговорю с господином Пипо. Может, она тоже кое-что узнает от этого мушкетера.

— Конечно, ваша эминенция, конечно. Вы не пожалеете, что назвали старого Калебассе своим любезным другом. Честь имею кланяться, ваша эминенция. Через несколько дней я приду с ответом.