Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт Страница 13

Наконец впереди показались невысокие плотные тени стожков, освещенных месяцем. Дарган втянул носом прохладный воздух. Запах хорошо просушенной травы и цветов защекотал ноздри, влился в грудь дурманящим настоем, заставляя расправить плечи. Девушка тоже почувствовала, как пахнет сено, она оторвала голову от плеча спутника, встряхнула волосами. Оба сделали несколько торопливых шагов и воткнулись в стожок.

Дарган облапил подружку поперек талии, уложил ее на основание копны и тут же полез рукой между ног. Наверное, она не ожидала столь стремительного натиска, потому что спохватилась только тогда, когда казак уже успел спустить шелковые трусы ниже ее колен, попыталась было сдвинуть ноги, но было уже поздно. Дарган расшвырял полы черкески, сдернул шаровары вниз, после недолгой борьбы нащупал манящее углубление и резко двинул задницей. Опыта ему было не занимать, в станице Стодеревской он частенько бегал к овдовевшей душеньке, старался прислушаться к советам старых казаков, учивших молодежь, как надо обращаться с бабами, чтобы и самому удовольствие получить и она не осталась бы в накладе. Старики говорили, что в этом деле важен напор, как в схватке с истинным врагом, иначе насмешки одолеют хуже татарской сабли.

Он поступил согласно казацкому учению. Подружка вскрикнула, настроилась выскользнуть из-под него, она с силой уперлась ладонями ему в подбородок, выставила колено вперед. Но Дарган был упорен, недаром, несмотря на молодость, казаки прочили его в сотники. Изловчившись, он бедром отогнул колено иноземки и снова налег низом живота. На этот раз получилось, но не как с душенькой – скользко и полюбовно, а туго, с резкой болью и отчаянным сопротивлением. Казаку показалось, что внутри у нее что-то порвалось.

Девушка вскрикнула, забилась подбитым фазаном, она со страхом в глазах продолжала упираться кулаками в его подбородок и оттопыривать зад, еще не понимая, что произошло. Дарган не останавливался, Он знал, что в этом деле главное – закрепиться на завоеванных позициях, чтобы не пришлось потом выглядеть сопляком-малолеткой, которого не стоило допускать до действительной службы. Ведь не зря станичники, из которых состояла почти вся сотня, уже сейчас старались прислушиваться к нему как к своему атаману – честь большая, ее удостаивался не всякий и не всегда.

Между тем в призрачном лунном свете стало видно, что в зрачках девушки принялись плясать настоящие языки пламени. Казалось, если их направить вниз, то они расплавят золотую цепочку с медальоном, скатившимся в ямку на горле, золото вспыхнет жгучим костерком, прожжет нежную кожу насквозь и уйдет в землю. С еще большим остервенением она взялась отодвигать от себя голову казака, одновременно пытаясь выскользнуть из-под него. Сипение и зубовный скрежет вот-вот грозились перейти в громкие вопли. Наконец она будто выплюнула какие-то слова, среди которых можно было разобрать шипящее:

– Ту сэ куш-шри, ку-ушри, ку-уш-шри-и…

Дарган не понимал их значения, но они злили его, словно имели нехороший смысл. Ему хотелось заставить девушку замолчать, ведь не он набился ей в дружки, а она сама приманила его к себе. Он уже готовился положить ладонь на губы подружки, когда со стороны площади снова прилетел цокот копыт. Девушка вскрикнула громче, чем обычно, рванулась в сторону. Дарган едва успел подмять ее под себя и зажать рот рукой. Но этого оказалось недостаточно, подружка ударила его коленом в пах, укусила за мякоть ладони и закричала так, что рядом взвыла бродячая собака. Стук подков изменил направление, можно было не сомневаться в том, что всадники услышали призыв о помощи.

Не дожидаясь, пока его стащат с девушки за ноги, Дарган вскочил, поддернул шаровары, собрался было броситься в темноту улицы и вдруг осознал, что бежать некуда, потому что конники в гусарских киверах разделились на две группы и взяли маленький дворик перед церковью в плотное кольцо. Иноземка вскрикнула еще раз, в ее голосе послышались злые ноты.

– Куш-шри, куш-шри, – повторяла она раз за разом, норовя ударить насильника ногой.

– Я за тобой не бегал, – ощерился Дарган. Он не понимал, почему эта девка вдруг так разозлилась, когда станичные душеньки при таких занятиях только млели от удовольствия и просили приходить почаще. – Сама завлекла.

Он приготовился принять неравный бой. Кто-то из верховых поджег смоляной факел, еще одна обмотанная ветошью палка вспыхнула с другого конца дворика, осветив его как днем. Дарган вдруг заметил, что ляжки недавней партнерши под платьем измазаны кровью. Озноб прошиб его с ног до головы, он понял, что эта француженка была девственницей. В станице за насилие его ждала бы немедленная расправа, а здесь, в чужой стране, тем более. Руки казака торопливо взялись запихивать полы черкески за ремень, тело напряглось. Оставалась малость – гикнуть и вцепиться пальцами в горло ближайшего всадника, преграждавшего ему путь. В этот момент к гусарам подскакал еще один верховой.

– Господин вахмистр, там, под стенкой, человек лежит, – басовито доложил он.

– Живой? – переспросил вахмистр.

Дарган всадил ногти в ладони, прокусил губу до крови. Он лихорадочно искал выход из столь незавидного положения.

– Шевелится, но голова вся в крови.

– Это дело рук вон того разбойника, – без тени сомнения в голосе сказал вахмистр. – Надо брать кавказского абрека в цепи, иначе утекет.

– Платовский, видать, – попытался присмотреться кто-то.

– У Платова казаки донские, а этот – урядник из дикой дивизии. Вишь, белый капюшон на папахе и черкеска. Кавказец, это точно, они русских не любят. Теперь в парижских газетенках пропишут статейки о русских медведях со звериными нравами. Мол, решили и в Европе восстановить первобытные порядки. Ежели дойдет до царя-батюшки – головы никому не сносить.

– А то…

Дарган вытянулся до боли в сухожилиях, он уже выбрал жертву и теперь искал удобный момент, чтобы прыгнуть на холку лошади и унестись в лабиринты враждебного города. Главное – добыть свободу, а там будет видно.

Но тут пришедшая в себя девушка одернула платье и неожиданно встала. Ее трясло, на щеках выступила нездоровая краснота, делая лицо почти черным. Она подошла к Даргану, вцепилась ему в плечо. Он хотел было отстраниться, но тут же заметил, что подружка пытается улыбнуться. Это было так неожиданно и неестественно, что в голове казака пронеслась мысль, что девица тронулась рассудком.

– Же протест контре, – поведя рукой вокруг, попыталась она что-то сказать, а потом жалко усмехнулась. – Же… месье… камараде… л'амур. Л'амур…

– Гляди-ка, у ней ламур на уме, – удивился один из патрульных. – А мы-то думали, что уже и душу Господу отдала.