Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора Страница 13

Торговец змеями сунул руку в мешок из грубого холста и вытащил королевскую кобру толщиной в запястье. Он крепко держал рептилию за шею пониже головы.

Цзян кивнула.

Змея извивалась всеми шестью футами сильного тела, но торговец был мастером своего дела. Он опустился на колени перед толстым чурбаном, стоявшим на земле, быстрым движением раскрыл челюсти кобры и обнажил ее длинные зубы. Как только на их кончиках выступили капли яда, мужчина прижал голову змеи к верхней части чурбака. Змеиные зубы глубоко впились в мягкое дерево. Тело змеи бешено извивалось, но теперь оно было накрепко прикреплено к чурбаку ее же зубами. Торговец поднял голову и одарил Цзян беззубой улыбкой, а затем взял нож с тонким лезвием и сделал первый надрез.

Цзян нравилось наблюдать за тем, как разделывают змею. Она видела это уже многократно, но испытывала восторг каждый раз, когда снятую шкуру змеи подбрасывали высоко в воздух. После этого шкура падала на землю и продолжала извиваться, как будто все еще оставалась живой.

«Это очень мужское, — подумала Цзян. — С приходом кораблей мне понадобится много мужской крови».

Хвост змеи она кинула стоявшим поодаль нищим, которые тут же съели его — прямо сырым, а остальное сунула в пакет и, подхватив его, побежала к реке.

Она добралась до берега как раз в тот момент, когда из-за изгиба реки на западе показался второй корабль.

Цзян смотрела на огромные корабли и понимала, что теперь уже ничто не будет таким, как прежде. Ничто и никогда.

Хлопанье птичьих крыльев заставило ее посмотреть вверх. Скворцы, взлетевшие с рисовых полей, кружили, спускаясь к земле. Вес тростинок, привязанных к их лапкам, тянул птиц вниз. Маленькая птичка упала на тропинку прямо перед Цзян. Та бросилась вперед, чтобы подобрать ее, но тут с неба дождем посыпались кричащие, обессилевшие скворцы.

Она подняла свои красивые руки, чтобы защитить лицо, и в этот момент посмотрела на высокий пригорок.

Там стояли Телохранитель и Конфуцианец. Они оба смотрели на корабли.

А потом все трое услышали канонаду китайской артиллерии. Трое Избранных знали, что теперь их задача состоит в том, чтобы поощрить Тьму, а не победить ее с помощью пушек.

Глава восьмая

ШАНХАЙ

У излучины реки. Декабрь 1841 года

Пока Ричард размышлял о будущем у излучины реки, бизань-мачта взвизгнула, и единственный брамсель разорвался на куски. Ветер набросился на длинные полотняные полосы и стал неистово трепать их.

Второй залп береговой батареи повредил бушприт корабля.

— Пушки на южном берегу! — в унисон закричали два матроса-наблюдателя, находившиеся в вороньих гнездах.[23]

Офицеры выкрикивали приказы. Истерзанное шрапнелью тело убитого моряка поспешно накрыли брезентом, все бежали к боевым постам.

На холмах вдоль южного берега реки, сразу же после самого широкого места излучины, выстроились гингалы — длинноствольные пушки малого калибра. Несмотря на небольшую мощность, их было достаточно много для того, чтобы нанести противнику ощутимый урон.

Как только корабль повернулся бортом к берегу, моряки сбросили носовые и кормовые якоря, а затем открылись орудийные порты.

Воздух наполнился визгом железных колес, катящихся по дубовому настилу. Корабельные пушки продвинулись вперед и высунули свои рыла из открывшихся отверстий. А затем все звуки умолкли. Ветер пытался сорвать корабль с места, но якоря надежно удерживали его.

Адмирал Гоф смотрел на берег и, как показалось Ричарду, шептал молитву. Затем он одернул китель и отдал приказ адъютанту.

— Огонь! — выкрикнул тот.

Грянул гром, разверзлись небеса. Двадцать шесть крупнокалиберных орудий правого борта превратили китайскую бортовую батарею и ее обслугу в дымящееся кровавое месиво, в котором изорванная человеческая плоть перемешалась с искореженным металлом. Легкость, с которой смерть забирала человеческие жизни, наполнила сердце Ричарда ужасом, и на мгновенье ему вспомнились последние минуты, проведенные с матерью в одной из лачуг Калькутты. Жизнь медленно покидала ее белое русское тело, а рыжие волосы стали такими жидкими, что не могли скрыть кожу черепа. А потом в памяти возник предсмертный крик жены: «Что ты наделал, Ричард? Что ты наделал?» Он отвернулся. Он снова был с ней.

— Что ты наделал, Ричард? — спросила Сара.

Она медленно повернулась в утреннем свете, заливавшем их спальню в Малайе, и продемонстрировала красавцу мужу огромный живот. Ричард изобразил притворный ужас.

— Боже праведный! — воскликнул он. — Неужели я имею к этому какое-то отношение?

— Весьма отдаленное, — ответила она с улыбкой соблазнительницы. — Весьма и весьма отдаленное.

Обнаженная, она призывно позировала, прислонившись к балдахину.

— Сегодня рабочий день, Сара, — засмеялся Ричард.

— Вот как? Ну, с этой работой, — она указала на его пижамные штаны, под которыми угадывалось возбуждение, — я смогу тебе помочь.

— Правда?

— Правда, мой дорогой.

Ричард протянул жене руку, и она взяла ее. Он подвел Сару к кровати и встал рядом. На его лице вновь появилось выражение комического ужаса.

— Мне кажется, что дело было сделано на этих самых простынях.

Но Сара знала, что это не так. Все произошло на одном из южных островов, куда она вытащила его на пикник. Там, на пляже, когда солнце медленно опускалось за горизонт, они так же неспешно и просто занимались любовью. Сара соединилась с землей, и звуком волн, накатывающихся на берег, и с жизнью, что зародилась внутри нее. В ту ночь они спали под звездами. Она ощущала вращение Земли и вращалась вместе с ней.

Сара взобралась на высокую кровать, Ричард подложил подушки ей под спину, и она протянула руки к своему замечательному мужу.

— Ты можешь пообещать мне кое-что, Ричард?

— Все, что угодно.

— Обещай, что напишешь что-нибудь для меня. Только для меня.

— Я уже…

— Что-нибудь новое. После того, как я рожу. В честь того, что я стала матерью. И чтобы про нашего ребенка там тоже было.

— Как пожелаешь, Сара, — прошептал он ей в губы. — Как пожелаешь.

Потом, когда их тела слились в единое целое и испытали чувство «облака и дождя»,[24] она прошептала ему на ухо:

— Что ты наделал, Ричард! Что ты наделал!

Но в этих словах Ричард услышал нечто большее, нежели веселое подначивание. Он услышал в них начало обвинения.

Канонада продолжалась несколько часов, хотя береговая китайская батарея давно не отвечала на огонь.