Эрнест Медзаботт - Папа Сикст V Страница 14

Горькая улыбка появилась на красивых губах куртизанки.

— И вы знаете такого человека? — спросил Андреа.

— Знаю.

— Назовите мне его.

— Кардинал Монтальто.

— Францисканец-старик, который уже на ладан дышит и не сегодня-завтра должен испустить дух.

— Он самый.

— Выбор недурен, вполне достойный и нас, и святой коллегии, — сказал, улыбаясь Андреа, — но я предупреждаю вас, Диомира, если узнают о нем кардиналы, они расхохочутся.

— Ошибаетесь, Андреа, — горячо возразила куртизанка, — есть много кардиналов совершенно противоположного мнения, чем вы полагаете.

— Что же они думают о кардинале Монтальто?

— Некоторые действительно считают его неспособным, но далеко не все. Первый ваш кардинал Дестэ вполне ценит достойного францисканца и убежден, что этот с виду немощный старик способен на великие дела. Обратите внимание на все поведение кардинала Монтальто во время царствования папы Григория XIII. Сколько такта, ума, выдержки проявил старик. А его поведение, когда муж Виктории Аккорамбони убил его племянника? Уверяю вас, Андреа, если Перетти Монтальто будет избран папой, настанут самые блестящие времена для святого престола.

— Вы, быть может, и правы, прелестная Диомира, — сказал, улыбаясь Андреа, — но не забывайте, что кардиналов, которые будут выбирать папу, сорок два, и едва ли им всем известны качества кардинала Перетти Монтальто.

— Но я полагаю, из этих сорока двух кардиналов хотя бы один может подать голос в пользу Перетти, — холодно возразила куртизанка.

— Кто же этот один?

— Вы.

— Да, но, Диомира, вы слишком злоупотребляете могуществом ваших прелестных глаз. Подумайте же: я самый молодой из кардиналов, без влияния, без друзей.

— Я не совсем с вами согласна, — отвечала Диомира, — вы располагаете голосами кардиналов Мадруччио, Дестэ и Альтана.

— Прекрасно, но с моим это составит только четыре голоса, а их сорок два?

— Пожалуйста, не беспокойтесь, этих четырех голосов будет чересчур достаточно. Не забывайте, что между кардиналами Фарнезе и Медичи завяжется страшная война, каждый будет подавать голос за кардинала, который не имеет партии, а такой среди чистой святой коллегии только один Перетти. Ваши четыре голоса явятся как нельзя кстати, и Перетти Монтальто будет избран.

Доказывая это, куртизанка была прелестна: глаза ее горели, как две свечки, и щеки покрылись густым румянцем.

Андреа любовался ею.

— Я сделаю для вас все, мой несравненный друг, — сказал он, — но с условием.

— Именно, говорите, я вперед соглашаюсь, — отвечала Диомира.

— Объясните мне, почему именно вы желаете, чтобы Перетти был избран папой?

— Я уже вам объясняла.

— Да, интересы церкви, политика и прочее, но всего этого для меня мало. Я прошу сказать мне, почему вы персонально интересуетесь Перетти. Я должен это знать, потому что я ревную.

Диомира сначала несколько колебалась, но, подумав немного, она решила, что такому благородному человеку, как Андреа, надо сказать все откровенно.

— Есть человек, который зарезал мою мать и меня сделал куртизанкой, только один папа может наказать его.

— И вы думаете, что кардинал Монтальто может быть праведным судьей-мстителем, посланным Богом?

— Да, я уверена, Перетти мне в этом поклялся.

— А, в таком случае, моя прелестная Диомира, — сказал взволнованным голосом молодой кардинал, — конечно, не принц Андреа остановит эту карающую руку мстителя, посланного Господом Богом, и я даю вам честное слово употребить все зависящие от меня меры, чтобы монтальтоский кардинал Перетти был избран папой.

— А я за это тебя, мой милый лев, задушу в моих объятиях, — говорила, краснея Диомира, целуя принца-кардинала.

ПАПСКИЕ СБИРЫ

АВСТРИЙСКИЙ кардинал Андреа, возвращаясь от Диомиры со своим пажом Теодором, мальчиком лет семнадцати, мысленно рассуждал о том, что он слышал от куртизанки. Он думал, до какой степени низко пала католическая церковь; из всех кардиналов, именующих себя князьями церкви, не нашлось ни одного способного служить интересам религии, каждый из них преследовал свои личные цели, и лишь падшая женщина затронула этот в высшей степени важный вопрос, предложив выбрать в папы человека вполне достойного. Кардинал вспомнил пропаганду реформаторов, которые громко утверждали, что в Риме все продажно: и совесть, и тело. Андреа всегда находил, что подобные речи есть не что иное, как клевета, но теперь, к великому своему ужасу, убеждался, что реформаторы были правы. Он сам увидал римский двор во всей неприглядной наготе, как блудницу, о которой говорится в Апокалипсисе… Диомира также блудница, торгующая своим телом, презираемая всеми, и что же? Эта великая грешница защищает интересы святой католической церкви и оказывается на целую голову выше всех благочестивых князей церкви! Ужасно! Честный принц Андреа невольно содрогался. Перейдя улицу Юлии, что теперь называется Корсо, Андреа вдруг услышал крики, раздавшиеся из одного переулка.

— Мама! Мама! — кричал какой-то ребенок.

— Помогите! Помогите! — слышался голос женщины.

Кардинал, обнажая шпагу, бросился на крики, паж последовал за ним. Картина, представившаяся его глазам, не поддается описанию. В одном из переулков, пересекающих улицу Юлии, восемь или десять человек тащили молодую женщину. Несчастная сопротивлялась, издавая душераздирающие крики, ребенок, запертый в доме, видя, что напали на его мать, тоже кричал. Принц Андреа был не из терпеливых. Кинуться на разбойников и освободить женщину было для него делом одной минуты.

Почувствовав себя на свободе, женщина в один миг скрылась за дверью своего домика и изнутри заперлась на замок.

— Разбойники! Негодяи! — вне себя кричал принц Андреа. — Расходитесь тот же час, иначе я велю взять вас первому патрулю и через два часа вы будете повешены.

Общий хохот был ответом на эту угрозу.

Один из разбойников подошел к принцу, распахнул свой плащ и показал ключи святого престола, вышитые на его груди, что служило доказательством принадлежности его к папским сбирам.

— Я бы советовал тебе, молодой человек, потихонечку удалиться, иначе я буду вынужден употребить против тебя самые крутые меры и тебя подвергнут серьезной ответственности за нападение с оружием в руках на сбиров его святейшества при исполнении ими служебных обязанностей.

— Еще раз клянусь, — отвечал принц, бледный от гнева, — если останетесь здесь хотя бы еще минуту, то прежде чем быть повешенными, будете подвергнуты трехчасовой пытке!

— Ну, сам виноват, если не послушался моего совета, — сказал спокойно начальник сбиров, делая знак головою.