Валерий Елманов - Царское проклятие Страница 14

Беспомощно оглянувшись по сторонам, Иоанн заметил сокрушенно покачивавшего головой митрополита Макария, сменившего к тому времени владыку Иоасафа, и умоляюще уставился на него. Макарий, правильно поняв взгляд великого князя, со вздохом пошел в сени. Следом за ним Иоанн послал и бояр Морозовых, которые, как и Воронцов, в расхищении не участвовали — никто не приглашал, а потому в душе сочувствовали Федору Семеновичу.

Наконец кое-как, ценой множества унижений, разодранной рясы Макария, на которую специально наступил неистовый казначей, снизойдя к увещеваниям духовного владыки и просьбе великого князя, дерзкого обвинителя оставили в живых, правда сослав его в Кострому. Впрочем, Иоанну и тут дали почувствовать, что он — никто, поскольку сам великий князь просил отправить Воронцова в Коломну.

Пришлось проглотить и это, хотя в душе все кипело. Получалось, что его оскорбляют не только как великого князя, наплевательски относясь к отданным распоряжениям, но и как человека, точно так же игнорируя и его просьбы. А ведь как льстиво и угодливо они кланялись ему на больших приемах, устраиваемых в честь послов иноземных государств. Получалось, что именно так они должны были себя вести и в остальное время, но на деле выходила совершенно обратная картина.

Отомстил Иоанн за свое очередное унижение очень скоро, буквально на следующий день. Замирая от страха перед задуманным, он все же изловчился и, улучив удобный момент, легонько пихнул в бок засмотревшегося на очередного сброшенного с крыльца щенка своего сверстника Мишку, сына князя Богдана Трубецкого.

Это было первое, пока что тайное убийство, которое еще сильнее всколыхнуло в нем то темное и звериное, овевающее его томительно сладкой волной наслаждения всякий раз, когда он запускал в короткий полет очередного щенка.

Он и до того совершал убийства, когда с теми же сверстниками, нарочито разгоняя коней в галоп, на полном скаку врывался в толпу москвичей, нахлестывая плеткой зазевавшихся прохожих. Кто-то получал раны, кто-то увечья, но оставались после таких налетов и трупы. Однако убийства эти совершал он как-то спонтанно, без обдуманного заранее плана. Просто так получалось, вот и все. С Мишкой все было иначе, и Иоанн целых несколько дней гордился собой, что он смог это сделать, а на сердце щемило сладко и чуточку тревожно.

Точно такие же чувства он испытывал, когда наблюдал за работой палачей, которым втайне немножечко завидовал. Ему и самому очень хотелось попробовать. Иоанн был уверен, что ничуть не хуже сумеет ожечь татя кнутом, вырывая клок мяса со спины и обнажая частичку белой кости, которая тут же покрывалась струящейся из раны кровью. А уж орудовать клещами и вовсе не надо никакого умения — подошел, ухватил покрепче, да и рванул на себя. С дыбой, пожалуй, посложнее, и опять же сила нужна — вон они все какие дюжие и широкоплечие, с буграми мышц на спине и на плечах. Но ничего, когда он еще немного подрастет, то непременно попробует.

Палачи мальчишку не выгоняли. Во-первых, как ни крути, а это великий князь, хоть и мал пока годами, а во-вторых, испытывали определенное удовольствие от того неподдельного уважения, которое читалось в устремленных на них глазах подростка. Да что уважение, когда в этих глазах порою вспыхивали даже искорки восхищения.

«Поди ж ты, совсем еще малец, а понимает, что без нас и ему никуда», — всякий раз перешептывались они после его ухода, чувствуя в нем родственную душу.

— Я все помню, — повторил Иоанн, не сводя глаз с самодовольного лица князя Шуйского, и даже на всякий случай подчеркнул: — Все.

— Вот, вот, — кивнул Андрей Михайлович и назидательно заметил: — Державой править — труд не из легких. Семь потов сойдет, пока не научишься, а потому ты на дворовых людишках для начала поучись. Возьми, к примеру, тех же конюхов, — он весело хохотнул от собственной шутки, а чтобы она звучала позабористее, добавил: — Али псарей. Ими и правь.

— Псарей, говоришь, — задумчиво протянул Иоанн.

— Их самых, — благодушно подтвердил Шуйский. — А уж как выучишься, тогда и меня от сих забот ослобонишь.

— Скоро сниму, — многозначительно пообещал Иоанн.

На этот раз даже Андрей Михайлович уловил угрозу, прозвучавшую даже не в словах подростка, а в том тоне, которым он их произнес. Насторожившись, Шуйский повнимательнее посмотрел на Иоанна — никак грозится и чтобы это значило, — но потом облегченно вздохнул: «Поблазнилось[34] мне, как есть поблазнилось».

И все было как обычно и на этот день, и на другой, а вот на третий, сразу при выходе из великокняжеского терема, едва Шуйский сошел с Красного крыльца, как его тут же обступили псари, на которых князь посоветовал поучиться Иоанну. Вот только не было в их глазах привычного страха перед всевластным боярином, возглавлявшим Думу, а следовательно, правившем всей Русью. Не читалось в них ни холопского покорства, ни раболепства. Скорее уж напротив — одни только глумливые усмешки и горящие злобой взгляды.

— Пошли вон, псы, к своим псам! Ишь, раскорячились посреди дороги — проход закрыли, — вновь так ничего и не понял Андрей Михайлович.

А в ответ услышал дикое, чего не мог и вообразить:

— Ты сам пес! — после чего последовал короткий и хлесткий удар в лицо.

— Ах, ты ж! — взвыл Шуйский и тут же получил второй, от которого сразу посолонело во рту.

«Да не мерещится ли мне это? Не сплю ли я?» — успел он подумать, обалдев от необычности того, что с ним сейчас творилось, но дикая боль в паху, резкая — в правом ухе и тянущая — в промежности, подтвердили, что нет, не мерещится, и уж тем более он не спит. Кто-то бойкий уже стягивал с него шубу, самые ловкие рвали с ферязи серебряные, с жемчужинкой в центре, тяжелые пуговицы, а самые отчаянные чуть ли не с мясом сдирали с пальцев массивные золотые перстни.

— Государь сказывал, что все нам дарит, — весело и звонко крикнул кто-то, стоявший над ним, и Андрей Михайлович угасающим сознанием понял» что, кажется, великий князь сполна воспользовался его советом относительно псарей.

Раздевавших было гораздо меньше, чем избивавших — уж очень многим хотелось испробовать собственными кулаками, а так ли уж крепки боярские кости. К тому же, выслушав Иоанна и пообещав исполнить все в лучшем виде, они уговорились, что честно поделят меж собой все взятое на князе. А чтоб никому не было обидно, дружно пропьют все это в ближайшем кружале[35].

Били жестоко, выполняя повеление. К тому же на вопрос одного из псарей: «Что делать, если маненько неподрасчитаем и вместо учебы забьем его до смерти?» — Иоанн лишь оскалил в волчьей улыбке острые зубы и беззаботно заметил: «Во пса место»[36].