Рональд Уэлч - Рыцарь-крестоносец Страница 14

Они без труда узнали прибывших: их лица, казавшиеся неестественно белыми на фоне загоревших дочерна лиц людей, собравшихся в комнате, выдавали в них новичков, совсем недавно приехавших в Левант.

– Может, не стоит? – с сомнением в голосе произнес Джосселин. – Мне кажется, у них слишком уж недовольный вид, Жан.

– Сам знаю, – отозвался де Дюр, подталкивая Джосселина вперед. – Но мы должны встретить их подобающим образом или хотя бы представиться. Мой отец очень на этом настаивал. В конце концов, не каждый день сюда прибывают новобранцы с Запада.

– Что ж, как говорят, дареному коню в зубы не смотрят, – пошутил Джосселин. – Пойдем, Филипп, и ты, Жак. Поддержите меня, мне это совершенно необходимо: только посмотрите на эти физиономии. Вы встречали когда-нибудь подобных грязнуль? Взгляните на их одежду! – В ужасе поднеся надушенный платок к лицу, он с гордостью осмотрел свой собственный пышный наряд.

Филипп ухмыльнулся. Но, по правде говоря, слова Джосселина были не так уж далеки от истины: у стоявших в растерянности новобранцев был вид, типичный для всех людей, прибывавших последнее время в Святую землю, – сомнительные личности с сомнительным прошлым, – которым в Европе находиться становилось небезопасно и которые полагали, что Восток – то самое место, где можно попытать счастья и заново начать выстраивать свою искалеченную судьбу.

Де Дюр торопливо представил новичков, которые смотрели с постоянно возрастающим удивлением на разодетых в пух и прах юношей, обступивших их. Запад заметно уступал Востоку в любви к роскоши, и одежды этих недавно сошедших на берег нормандцев и франков были совсем истрепаны и серы.

Разговор не клеился. Нормандцы, наверняка закаленные в постоянных мелких стычках и перестрелках с местным населением, находились в большом напряжении, чувствуя себя неловко в новом странном окружении. Они вяло высказывались о недостатке военной мощи Латинского королевства и о необходимости решительных действий против иноверцев.

Потомки первых крестоносцев следили за разговором в вежливом молчании. Они слышали все это уже тысячу раз и со многими словами были полностью согласны. Знатные пулланы, возможно, в основном из-за того, что в их жилах текла кровь восточных народов, намного более терпимо относились к проблеме иноверцев. Но одно дело спорить со своими знакомыми и соратниками, и совсем другое – слушать вялые и несмелые речи иноземцев.

Филипп все время смотрел на самого разговорчивого из новичков Уолтера де Ножента. У него был облик настоящего простолюдина; его еще довольно молодое тело начало уже заплывать жирком, хотя с первого взгляда было понятно, что это человек незаурядной физической силы. Он был высок и широк в плечах, с мускулистыми руками и бычьей шеей; от крыльев носа к уголкам рта пролегли глубокие складки, а тяжелый подбородок в сочетании с толстыми губами придавал ему свирепый вид.

Но де Ножент совершенно не знал, как вести себя в окружении этих расфуфыренных безусых петухов. Дома он привык, что все его знакомые и сам он в том числе изъяснялись на простом языке, называя вещи своими именами, и не тратили время на словесные излияния и ненужные споры, напрямик выкладывая все, что у них было в голове. Но Восток преподал христианам другой урок: перед тем, как перейти к цели разговора, эти люди некоторое время обменивались вежливыми фразами ни о чем. По сложившейся уже традиции, мнения высказывались в немного безразличной манере, как леденцы в блестящей обертке, завернутые в красивую фольгу изысканных словоплетений.

Поэтому де Ножент, вглядываясь в окружающие его вежливые лица, не мог ничего на них прочитать, за исключением лица Филиппа, который, конечно, еще не научился сдерживать, скрывать свои чувства: он смотрел на нормандца с удивлением, смешанным с недоверием и недоброжелательством. Де Ножент, поймав на себе его взгляд, резко спросил Филиппа:

– А вы что думаете, молодой человек? Или вам по душе нехристи? – Филипп заметил, что он сделал особое ударение на словах «по душе».

– Я встречал много турок, – тихо сказал Филипп, с трудом сдерживая нарастающее в нем раздражение. – Уверен, и вам придется в скором времени познакомиться с ними поближе.

Де Ножент нахмурил густые брови и оскалил зубы в улыбке, в которой Филипп уловил саркастическое выражение.

– Полагаю, вы принимаете этих подонков у себя в замке, – проговорил он. Светло-голубые глаза с презрением осмотрели богатые восточные одежды Филиппа, сандалии и, наконец, загорелое дочерна лицо. Потом он немного разочарованно протянул: – Значит, вы пуллан. Да, именно такими я себе их и представлял по рассказам.

Филипп сжал кулаки, но все еще сдерживал себя. Бросив взгляд на Джосселина, он увидел, как тот активно мотает головой.

– Да, вы не ошиблись, мы и вправду принимаем иноверцев у себя в замке, – ответил он, вспоминая изысканные, вежливые манеры Юсуфа аль-Хафиза и мысленно сравнивая его со стоящим перед ним неотесанным мужланом, не в пользу последнего, конечно. – И должен вам сказать, что предпочитаю их общество знакомству с некоторыми известными мне франками.

Все вокруг застыли в ужасе, наступила тяжелая тишина. Опомнившись, вперед шагнул Джосселин, но, кажется, он опоздал со своими объяснениями.

– Полагаю, вы имеете в виду меня! – угрожающе проговорил де Ножент, ощутивший почву под ногами в бесконечной топи словоплетений. Он почувствовал себя в своей стихии и решил поставить на место этого мальчишку.

– Конечно, – просто ответил Филипп.

На бычьей шее де Ножента заиграли вены, обнаруживая распиравший его гнев.

– Ты, вонючий маленький сириец![33] – прорычал он. – У меня появилась неплохая мысль: взять кнут и научить тебя, как нужно разговаривать со знатным нормандским сеньором.

Филипп удивлялся сам себе: ему удавалось сдерживаться до этого момента, несмотря на то, что все д'Юбиньи отличались вспыльчивостью нрава и сам он отнюдь не представлял исключения. Но теперь?! В его голову ударила горячая волна кипящего гнева; легкая вуаль восточной вежливости, которую он с таким трудом учился носить, внезапно улетучилась; юношу терзало неудержимое желание сбить с ног этого жирного хама и хлестать, хлестать по лицу…

– Филипп! – услышал он крик Джосселина, переходящий в визг, и чьи-то руки крепко обхватили его сзади, сдерживая его порыв.

– Оставьте его, – сказал де Ножент. – Маленькому пуллану нужен хороший урок.

– Не валяй дурака, де Ножент, – холодно проговорил Жан де Дюр. – Филипп д'Юбиньи – чистокровный нормандец из одного из древнейших родов герцогства. Его дед участвовал в Первом крестовом походе с другими рыцарями под предводительством самого Роберта Нормандского, и ему был пожалован титул за отвагу при штурме Антиохии.