Роберт Харрис - Очищение Страница 14

Аплодисменты со стороны большинства и улюлюканье со стороны сторонников Цезаря и Катилины еще не утихли, когда Цицерон выкрикнул:

— Перед Сенатом выступит Антоний Гибрида!

Гибрида, который сидел на передней скамье, ближайшей к Цицерону, боязливо посмотрел на Цезаря и встал.

— Этот закон, который предложил Рулл, основываясь на том, что я успел прочитать, с точки зрения Республики вещь не очень хорошая. — Он пару раз молча открыл и закрыл рот. — Поэтому я против него, — закончил он и резко сел.

После секундной тишины в Сенате поднялся оглушительный шум. В нем звучали издевательство, гнев, радость, шок. Было ясно, что Цицерон только что одержал выдающуюся политическую победу, потому что все были уверены, что Гибрида станет на сторону его соперников-популяров. Сейчас же он развернулся на 180 градусов, и его мотивация была очевидна: теперь, когда Цицерон отказался от провинции, Македония будет принадлежать ему. Сенаторы-патриции, сидящие за его спиной, наклонялись и хлопали Гибриду по спине, высказывая ему свои поздравления, полные сарказма. Он пытался увернуться от этих проявлений восхищения и нервно поглядывал на своих бывших друзей. Казалось, что Катилина был ошеломлен, как будто на его глазах Гибрида превратился в каменную статую. Что касается Цезаря, то он сидел, откинувшись на спинку скамьи, сложив руки на груди, глядя в потолок и изредка улыбаясь, пока продолжалось это безумие.

Окончание сессии было прямой противоположностью ее началу. Цицерон прошелся по списку преторов, а затем стал спрашивать у бывших консулов их мнение по поводу предложенного закона. Их мнения полностью соответствовали принадлежности к той или иной фракции. Цицерон даже не стал спрашивать мнения Цезаря — тот был еще слишком молод и не получил еще ни одного империя[18]. Единственное угрожающее заявление сделал Катилина.

— Ты назвал себя народным консулом, — сказал он Цицерону, когда до него дошла очередь. — Посмотрим, что по этому поводу скажет народ.

Но в этот день победа была на стороне нового консула, и, когда день закончился и Цицерон объявил о перерыве в заседаниях до окончания Латинских празднеств, патриции вывели его из храма и проводили до дома так, как будто он был одним из них, а не презираемым ими «новым человеком».

Цицерон находился в прекрасном настроении, когда переступил порог собственного дома. Ничто так не радует политика, как возможность застать своего противника врасплох. Все только и говорили о том, как Гибрида переметнулся в другой лагерь. С другой стороны, Квинт был взбешен, и, когда из дома наконец ушли последние посетители, он набросился на своего брата с яростью, которой я в нем не подозревал. Это было тем более неприятно, потому что при этом присутствовали Аттик и Теренция.

— Почему ты не переговорил ни с кем из нас, прежде чем отказаться от своей провинции?

— А зачем? Важен результат. Ты же сидел напротив них. Как тебе показалось, кому было хуже — Цезарю или Крассу?

Но Квинт не позволил увести разговор в сторону.

— Когда ты это решил?

— Честно говоря, я думал об этом с того момента, как мне досталась Македония.

Услышав такой ответ, Квинт воздел руки в отчаянии.

— Ты хочешь сказать, что, когда мы говорили прошлым вечером, ты уже все для себя решил?

— Почти что так.

— Но почему же ты ничего не сказал нам?

— Прежде всего, я знал, что ты с этим не согласишься. Кроме того, оставался очень маленький шанс того, что Цезарь предложит закон, который я смогу поддержать. Ну и, наконец, я могу делать со своей провинцией все, что посчитаю нужным.

— Нет, Марк, это касается не только тебя, но и всех нас. Как мы сможем расплатиться с долгами без доходов от Македонии?

— Ты хочешь спросить, откуда возьмутся деньги на твою кампанию на пост претора нынешним летом?

— Это нечестно!

Цицерон взял Квинта за руку.

— Брат, выслушай меня. Ты станешь претором. И получишь этот пост не за взятки, а потому, что ты принадлежишь к семье Цицеронов, а это сделает твой триумф еще приятнее. Ты должен понять, что мне необходимо было разорвать связь Гибриды с Цезарем и трибунами. Моя единственная надежда провести Республику через все эти шторма — единство Сената. Я не могу себе позволить, чтобы мои коллеги плели заговоры за моей спиной. Поэтому с Македонией необходимо было расстаться. — Затем он обратился к Аттику и Теренции: — Да и кто захочет управлять провинцией? Вы же знаете, что я не смогу оставить вас одних в Риме.

— А что помешает Гибриде забрать у тебя Македонию, а затем поддержать обвинение против Рабирия? — настаивал Квинт.

— А зачем ему это надо? Он сошелся с ними только из-за денег. Теперь он может расплатиться с долгами без их помощи. Кроме того, ведь ничего еще не подписано, и я в любое время могу поменять свое мнение. В то же время сейчас этим благородным жестом я показываю людям, что у меня есть принципы и что благополучие Республики для меня важнее своего собственного.

Квинт посмотрел на Аттика. Тот пожал плечами и сказал:

— Железная логика.

— А что ты думаешь по этому поводу, Теренция? — спросил Квинт.

Во время всего этого разговора жена Цицерона молчала, что было на нее не похоже. Даже сейчас она ничего не сказала и молча смотрела на мужа, который смотрел на нее с непроницаемым лицом. Медленно она подняла руку к волосам и вынула из них диадему. Не отводя взгляда от лица Цицерона, сняла ожерелье, отстегнула брошь с лифа и сняла золотые браслеты с рук. И наконец, скривившись от усилия, стащила кольца с пальцев. Проделав все это, она собрала свои новые драгоценности в горсть и, разжав руки, уронила их на пол. Блестящие камни и драгоценный металл разлетелись по мозаичному полу. Женщина повернулась и молча вышла из комнаты.

IV

На следующее утро, с первыми лучами солнца, мы уезжали из Рима. Это было частью исхода всех официальных лиц, их семей и приближенных, для того чтобы принять участие в Латинских празднествах на горе Альбан. Теренция сопровождала своего мужа, однако атмосфера в их носилках была едва ли не холоднее этого январского горного воздуха снаружи. Консул заставил меня работать, сначала продиктовав длинное донесение Помпею, в котором подробно описал политическую ситуацию в Риме, а затем — несколько коротких писем руководителям провинций. Все это время Теренция сидела с закрытыми глазами, притворяясь спящей. Дети ехали со своей няней в других носилках. Вслед за нами следовал караван повозок, в которых находилась вновь избранная власть Рима: сначала Гибрида, а за ним преторы — Целер, Концоний, Руф Помпей, Помптин, Росций, Сульплисий и Валерий Флакк. Только Лентул Сура, городской претор, остался в Риме, чтобы следить за порядком в городе.