Юрий Корольков - Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! Страница 14

Правление общества Южно-Маньчжурской дороги располагалось в Токио. Там, собственно говоря, находилась главная резиденция Окава, за которой стояли промышленные круги Японии. Но в Маньчжурию он наезжал часто и проводил здесь немало времени.

Однажды он позвонил Сигеру Хондзио, потомственному самураю, начальнику штаба Квантунской армии. Этому генералу можно было доверять. Окава близко знал его по генеральному штабу. Директор только что приехал из Токио.

— Хондзио-сан, — сказал Окава, — надо бы встретиться, поговорить… Я привез вам хорошие новости и пожелание большого счастья…

Они встретились в «Ямато-отеле» на площади, недалеко от штаба. Был еще капитан Кавамота, человек решительных взглядов, на которого особенно рассчитывал Окава.

Хозяйка принесла еду, поставила фарфоровые графины с горячей саке, позвала хостас — предупредительных девушек, чтобы обслужить гостей за столом. Но Окава нетерпеливым жестом отослал их назад.

Они удобно сидели на циновках, в просторных кимоно, которые не сковывают движений, не то что европейский костюм или грубая военная форма.

Окава сразу заговорил о цели своего приезда.

— Что вы думаете о Чжан Цзо-лине? — спросил он. — Долго ли этот маньчжур будет вести с нами двойную игру? Он все чаще поглядывает в другую сторону. И это не то чтобы вызывало у нас тревогу, но… капиталы как кокон шелкопряда, они должны пребывать в полном покое, иначе не получится нити… Я не хочу, чтобы наши акционеры лезли к нам в окна за собственными вкладами, как это было в Тайваньском банке. Вы согласны со мной, Хондзио-сан?

Директор акционерного общества говорил цветисто, образно и несколько витиевато.

Недавний финансовый кризис, разразившийся над Японией, как тайфун, как землетрясение, пошатнул экономику островной империи. Кризис не нарушил управления кораблем Южно-Маньчжурской дороги, корабль достаточно мощный и опирается на силу всего государства. Хондзио-сан, вероятно, известно, что половина акций компании принадлежит правительству, тем не менее экономический шторм порвал снасти, поломал надстройки этого непотопляемого корабля. Директору Южно-Маньчжурской дороги стоило громадных усилий сохранить доверенный ему корабль. Больше нельзя допускать таких потрясений.

Генерал Хондзио слушал внимательно. Его суровое лицо ничего не выражало — только сдержанное внимание. Хондзио знал все, о чем говорил ему председатель директората, — он достаточно посвящен в события. Последнее время «хунхуз», как за глаза именовали Чжан Цзо-лина в генеральном штабе, вызывал все большую настороженность. Конечно, «хунхуз» воевал с другими китайскими генералами, с тем же Чан Кан-ши или У Пэй-фу, — все они одинаково продажны. Разница только в том, что одни придерживаются английской или американской, другие, как Чжан Цзо-лин, прояпонской ориентации. Но последнее время «хунхуз» ведет себя явно подозрительно. Все с большей неохотой он предоставляет Японии привилегии в торговле, промышленности, в приобретении собственности на землю. Впрочем, об этом лучше, чем кто другой, знает капитан Кавамота из разведывательного отдела генштаба.

Хондзио сказал:

— Мы не выпускаем хунхуза из поля нашего зрения. Капитан Кавамота может подтвердить мои слова, — он кивнул в сторону третьего собеседника. — Я думаю, что звезда Чжан Цзо-лина начинает закатываться. Военные его успехи тоже не блестящи. В районе Шанхайгуаня мы вынуждены создать укрепления, чтобы не допустить в Маньчжурии драки между китайскими генералами. Не исключена возможность, что нам придется подсказать хунхузу переехать из Пекина в Мукден, а войска его разоружить.

— Что ему делать в Мукдене?! — решительно возразил капитан Кавамота. — Убрать его, и конец! Нам известно, что хунхуз тайно встречается с каким-то ловким американцем.

— Это мне больше нравится, — усмехнулся Окава. — Надо развязать себе руки, чтобы идти по императорскому пути. Япония — первое государство, созданное божественным провидением, и потому она должна господствовать над всем миром. Такова божественная миссия страны Ямато. Я говорил об этом, когда японские войска были в Сибири, и сейчас говорю об этом в Маньчжурии… Коляска императора не может объезжать гусеницу, которая переползает дорогу. Вы поняли меня, Кавамота-сан?

— Да, конечно… Но не привлечь ли нам полковника Доихара? Он сейчас в резерве генерального штаба.

— Я думаю, что это можно сделать, — медленно произнес Хондзио. — Нужен рескрипт императора, чтобы Доихара получил право служить в китайских войсках.

Разговор становился все более обнаженным. Впрочем, на это, возможно, повлияла саке — обычно рисовая водка вызывает мужчин на откровенные разговоры…

Встреча в «Ямато-отеле» происходила ранней весной, а в марте высочайшим рескриптом полковник японской армии Доихара Кендези получил императорское соизволение перейти на службу в войска китайского маршала Чжан Цзо-лина. Доихара занял скромную должность адъютанта японского советника при штабе правителя трех китайских Восточных провинций генерала Нанао. До издания императорского рескрипта Доихара числился сотрудником второго, или разведывательного, отдела японского генерального штаба…

Прошло еще три месяца… Военные события осложнились. Войска Чжан Цзо-лина с боями отходили в Маньчжурию за Великую китайскую стену. Маршалу пришлось оставить древнюю столицу и переехать в Мукден — так подсказали ему в штабе Квантунской армии.

Ночью, чтобы не вызывать толков, специальный поезд маршала Чжан Цзо-лина отбыл из Пекина. На платформе пекинского вокзала маршала провожали военный советник генерал Нанао и его адъютант Доихара. Советник задерживался по неотложным делам в Пекине и рассчитывал выехать в Мукден следующим поездом. Когда сигнальные огни на последнем вагоне маршальского поезда исчезли во мраке ночи, Доихара послал телеграмму в Мукден в адрес оптового торговца зерном. В телеграмме было несколько слов:

«Отгружено три вагона бобов». Это означало — маршал Чжан Цзо-лин едет в третьем вагоне.

Как только капитан Кавамота получил эту телеграмму, он приказал действовать. Перед рассветом следующего дня все были на месте. Капитана Кавамота сопровождал капитан Удзуки и несколько минеров из двадцатого саперного батальона, вызванных сюда из Кореи. Усиленный заряд установили под мостом, на перекрестке железных дорог. Кавамота поднялся на железнодорожную насыпь и долго всматривался в сторону, откуда должен был прийти поезд. Но было еще темно, и в бинокль различались только неясные силуэты телеграфных столбов да уходящие вдаль рельсы.

Когда наступил рассвет, Кавамота услышал нарастающий грохот. Он поднял руку и так стоял с поднятой рукой, продолжая следить немигающим взглядом за поездом, который на большой скорости приближался к мосту… Вот третий вагон поравнялся с зарядом. Кавамота резко опустил руку. Тяжелый взрыв потряс тишину. Огонь, пыль, дым взметнулись в небо, и железный скрежет слился с затихающим эхом взрыва. Саперы начали отходить, но здесь вспыхнула перестрелка. Кавамота уже успел отбежать в заросли гаоляна, но должен был вернуться и приказал прекратить стрельбу.