Иван Дроздов - Дубинушка Страница 14

Так он думал про себя, Евгений. И эти чувства и понятия шли у него не от недавно сломанного советского строя, не от воспитания; он такое отношение к людям слышал во всех клетках своего организма, он так был устроен Богом и природой, и силы такой, способной изменить его мироощущение, не было. И, слушая пламенные речи журналиста, Евгений думал: «Надо поговорить с ним по-дружески; негоже это, что он так взъярился на весь белый свет».

Обыкновенно кто-нибудь из гостей, давно знающих Евгения и близко расположенных к нему, прочтя плакат со словами Гёте, тихонько, — так, чтобы не слышали другие, — скажет:

— Ты, Евгений, эту агитацию сними. Не все поймут твой патриотический раж; вот с нами приехал вице-губернатор — он-то уж наверняка тебя не поймёт.

— А я и не хочу, чтобы меня все понимали. Важно заронить в душу искру активной боевой мысли. Россия-то погибает; нельзя же спокойно и с глупой улыбочкой присутствовать на её похоронах.

Плакат всех смущает. Рассаживаясь за столом, рыбаки долго молчат, не смотрят друг на друга, а потом, опрокинув рюмку-другую грязной водки, которую мошенники делают в подвалах сталинградских домов, кто-то скажет:

— Ты, Женьк, наверное полагаешь, что никто из нас за Россию не борется?..

Старые рыбаки, приезжавшие к Евгению ещё в ту пору, когда он молодым человеком работал от колхоза на лодочной станции, обращаются с ним, как и прежде, фамильярно. Но Евгений ни на кого не обижается. Отвечает спокойно.

— Отчего же… Я так не полагаю. Вот вы недавно выбрали новую власть в Сталинграде — наверное, это будет хорошая власть.

Никто при этом не взглянул на вице-губернатора, но все думали о нём; и о том, конечно, что он из пришлых, откуда-то заезжих, и лицом на русского не похож. В беседе он не участвует, низко наклоняет голову, и, о чём он думает, никто не знает. А Евгений продолжает:

— Борцов ныне почти нет, потому и Россию сбросили под откос, и людей, которые бы понимали суть момента, тоже мало. А уж в нашей станице таких и вовсе нет. Вот я и повесил плакат для общего пробуждения.

Щекотливую тему считают исчерпанной и переходят на тему предстоящей рыбалки. Тут Евгений авторитет единственный и неоспоримый. Коротко обрисует погоду, движение ветра, воды укажет, где, кому и в какие часы занимать места и какой снастью рыбалить. Затем все ложатся спать, а на рассвете поднимутся и двинутся в путь.

Во время рыбалки заваривается знатная уха — такая, которую умеет варить только Евгений и его главная помощница Елизавета Камышонок. В ухе и лук, и немного картошки, и морковки, и молодой петух — словом, его уха, Евгения.

И сами по себе возникают разговоры, — и опять политические. Давно знающие Евгения люди стараются «задрать» его, вызвать на резкие суждения.

Старый профессор, всю жизнь читавший лекции по истории коммунистической партии, а теперь читающий курс общей истории, говорит:

— Тебе, Евгений, теперь хорошо. Власть-то у тебя своя, карманная.

И показывает на низкорослого мужичка с короткими усиками и хитренькой улыбочкой на мелком лице. Это — вице-губернатор Красновский — заядлый рыбак, приезжавший к Евгению ещё до прихода новой воровской перестройки. Тогда он был нормировщиком на Тракторном заводе, но на выборах вначале проник в городское собрание, а тут и взлетел на высокий пост вице-губернатора. Однако рыбалку не бросил, как приезжал по выходным к Евгению, так и приезжает. Рыбаки помнят, как его однажды оконфузил Евгений. Это его он в своё время спросил:

— Как вы думаете, скоро мы построим коммунизм или нет?

Красновский сказал:

— Построим, конечно, но вот когда — это большой вопрос.

— А тогда вы мне скажите: а что такое коммунизм?

— Ну-у… это вопрос сложный. Тут не одну лекцию надо прочитать.

— А Ленин не видел здесь никакой сложности. Он сказал: коммунизм — это советская власть плюс электрификация. И что же? Советская власть у нас есть? Вон он, сельсовет, его из окна видно. А электрификация?..

Евгений показал на лампочку:

— Вот она.

Все смеялись, а Красновский краснел от конфуза. Не из тех он людей, что краснеют, но этот ещё не совсем потерял такую способность.

Среди рыбаков, приезжавших к Евгению, появлялись и люди важные, бывал и редактор областной газеты, и секретарь парткома большого завода — все они с удовольствием слушали Евгения. Во-первых, он говорил неожиданные и смелые вещи, однако не настолько смелые, чтобы их можно посчитать крамольными; во-вторых, Евгений много читал и самые интересные места, особенно относящиеся к истории казачества, выписывал и проговаривал затем во время застольных бесед. Главное же — он чувствовал себя хозяином. Хочешь быть с рыбой — езди к нему, принимай его колкие речи. Он никого не зовёт, не ждёт, а если уж приехал — выполняй устав его монастыря. Люди же, подобные Красновскому, завязывали здесь важные знакомства, прислушивались к биению пульса времени. Красновский не однажды клонил его к обсуждению еврейского вопроса, но Евгений всегда говорил:

— Евреи себя покажут. Они всегда и во всех странах себя показывали. Такой уж у них характер. Ни в чём они не знают меры. На Украине в трамвае я видел вывеску: «Не выханавывайся. Вбьёт». Так вот они всегда выханавываются, ну, тут их по башке и бьёт. Чем бьёт, как сильно и смертельно ли зашибает — не знаю, но что бьёт — то уж непременно. Во всех книгах я про то читал и от умных людей слыхал.

Ежесубботние рыбалки, которые сами собой без единого перерыва устраивались вот уже лет двадцать, начинались ночью, часу во втором, когда рыбинспекция, намаявшись за день, сваливала на свою базу в районный центр. И с каждым годом, и даже месяцем, рыбалка становилась многолюднее, особенно в последнее время, когда пришедшие к власти обманщики и воры, назвавшие себя демократами, стали вымаривать народ холодом и голодом, сокращать его на полтора миллиона в год. Народ же не хотел ни голодать, ни, тем более, умирать, — он вгрызался в землю, засевал каждый сантиметр овощами и фруктами, и рано утром, и вечером, и ночью таскал по Дону сетки, бредешки, добывал пищу.

Рыбалки принимали характер набегов на Дон, когда река тоже хотела отдыхать и всё сущее в ней предавалось гульбищам и играм.

Роль Евгения возрастала до степени мистической. Он форменно становился Нептуном, и рыбаки смотрели на него с надеждой: захочет Евгений помочь — будешь с рыбой, не захочет — тоже кое-что поймаешь, но лишь в том случае, если тебе улыбнётся удача.

По каким признакам раздавал Евгений свою милость — никто не знал. И как он это делал — тоже могли лишь догадываться.