Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) Страница 14

– Какая же земля, – спросил я, – лежит за спиной северного ветра?

– Это остров, он покрыт лесами, и дожди хранят его зелень, – отвечал он. – Строят там на вершинах холмов и возвышенностях, где не опасны враги и дикие звери. Великая земля для певцов и жрецов Аполлона, стремящихся познать тайны своего бога. И сам я, как жрец, был счастлив там побывать. Фракия – моя родная земля, но бог велит мне скитаться. И его оракул, услышанный мною на Делосе,[33] послал меня в этот путь. Я должен был петь богу, когда по Янтарному пути на юг пришли посланцы с дарами. Верховный царь гипербореев послал их, чтобы сообщить, какую работу задумал он, и попросить прислать жреца из Делоса, сердца всех поклоняющихся Пеану, средоточия Киклад[34] и всего мира. Обратились к оракулу в горной пещере, и он поведал, что должно послать фракийца-певца.[35] Так я был избран.

Он рассказал нам о своем путешествии, холоде, бурях и опасностях. Ветер унес их судно на север от острова; там корабль едва проскочил между двух белых, как хрусталь, плавучих скал, едва не раздавивших его; на одной из скал восседало чудище о семи песьих головах на змеиных шеях.

Я поглядел на деда; улучив мгновение, когда певец отвернулся, он подмигнул мне.

«Все-таки, – говорил его взгляд, – наш гость не стал бы клясться в этом».

Мать моя спросила:

– А каким они построили святилище Аполлона?

– Как принято в тех краях – в виде круга стоячих камней с поперечинами наверху. Внутренний круг воздвигнут в незапамятные времена. Он – символ тайн Аполлона. Там жрецы посвятили меня в малые мистерии, и мне открылось такое, чего не узнать в наших краях за всю свою жизнь.

– Поскольку раскрывать эти тайны нельзя, – проговорила моя мать, – поведай нам о сооружении.

– Оно достойно титанов. Эти люди вырубили из камня грубоотесанные блоки величиной с дом бедняка и доставили их за сотни лиг, сбрасывая с гор и переправляя через реки. Некоторые из камней провели в дороге не один год. Но когда настала пора их ставить, верховный царь послал за мастерами на Крит. Без машин все люди мира, собравшись вместе, не могли бы стронуть эти глыбы с места.

И он рассказал, как этот царь и еще шестеро других, пользовавшихся святилищем, привели на работу всех своих людей; потребовались все они, хотя без помощи критян, с их рычагами и воротами, народу понадобилось бы в два раза больше. И даже эта толпа казалась жалкой возле чудовищных камней – скопищем муравьев возле валуна.

– И тогда я понял, – продолжал аэд,[36] – почему Аполлон послал меня сюда. Критяне знают не все, хотя сами считают иначе. Они умеют поднимать камни, но не вселять отвагу в сердце. Люди боялись. И я понял, зачем им нужен, и воззвал к богу, и он даровал мне силу, чтобы я смог понять работу и сделать из нее музыку. Я запел хвалу богу и задал ритм. И тогда семеро царей, их сыновья и приближенные вышли вперед и потянули во славу Аполлона, возглавив своих людей. Камни медленно поднялись, и их основания легли в гнезда, устроенные критянами. И они стали прочно.

Сказитель умолк, и я попросил его напеть несколько фраз из его рабочей песни. Аэд улыбнулся и отвечал, что без танцоров пляс не пляшут; но, когда он запел, я увидел, как знатные старики, ни разу в жизни не бравшиеся за совместный труд, раскачиваются на своих сиденьях, словно гребцы. Эти его песни были знамениты; во всех землях, подвластных ахейцам, цари, замыслив великую стройку, посылали за ним – чтобы задать ритм работникам и осенить стены удачей. После его смерти искусство это утрачено; простонародье считает, что камни поднимались по его слову.

Настало время наделить его дарами. Дед подарил сказителю красивую брошь, мать вынесла тяжелый пояс, украшенный золотом, вполне годящийся и для царя. Он научил меня столь многому, что я решил сделать ему необычайный подарок – так я расстался с черным кольцом, одной из лучших своих драгоценностей. Оно было сделано из благородного металла, добытого в далекой земле; тяжелое и столь прочное, что и бронзовый меч не мог оставить на нем следа. Приятно было видеть, что мой подарок порадовал его – ведь золота наш гость получил достаточно.

Сперва мать, а потом дед, собрав своих людей, отправились спать. Рабы разобрали столы и внесли постели для холостых мужей. Я убедился, что аэд удобно устроился, и спросил, не нужна ли ему женщина. Он отказался и ответил, что будет спать. Потом я вышел во двор. Ночь была ясной, возле зубчатого края крыши чернел закрывавший звезды силуэт часового с копьем и рогом. Позади, в зале, знатные воины устраивались с пленницами, взятыми мечом или купленными; желающие компании молодые люди обычным образом искали друг друга. Мимо меня прошла знакомая девушка; она принадлежала матери и в тот вечер сидела возле ее кресла. Подбежав, я обнял девицу за талию. Она лишь отталкивалась ладонями. Мы возились, негромко пересмеиваясь, и она сказала:

– Будь что будет, но ты погубишь меня.

Мы вошли в чертог, как раз когда задували последние факелы.

Потом я спросил ее – так, чтобы никто не мог услышать, – о чем говорила мать, награждая аэда. Но она уже придремывала и не хотела просыпаться, а посему отвечала, что не помнит.

Глава 4

Уходившая в предрассветной тьме девушка разбудила меня своими движениями. Мне как раз снился сон, и, проснувшись, я вспомнил его. Я видел святилище гиперборейцев: огромные подъемные машины вырисовывались на фоне серого неба, вставали огромные камни, и цари наваливались на рычаги. И тут меня осенила посланная богом мысль.

Я поднялся и отправился на двор дворцового дровосека. Рассвет едва брезжил, даже рабы еще не шевелились, лишь в полях уже появились люди. Пожалуй, было еще темновато, чтобы отыскать необходимое; однако следовало все принести с собой, ибо никто не осмелится поднять топор на дубы Зевса. Я нашел короткую и толстую жердь, еще две подлиннее и заострил их концы. Потом связал бревна и, неловко пристроив у себя на плечах – поскольку не привык переносить тяжести, – отправился к дубраве.

Когда я поднялся вверх по ущелью, рассвет уже обагрил небо. Добравшись же наконец до рощи, я увидел, что алтарный камень весь раззолочен блестками – словно одеяние кифареда. Опустив на землю свою ношу, я вознес молитву Аполлону.

– Пеан Аполлон, – говорил я богу, – Аполлон, далеко разящий! Дай мне знак, если этим поступком я оскорбляю какого-нибудь бога.

Я поглядел вверх. Небо уже сделалось синим, и я увидел высоко над головой орла. Он наклонил крыло и ушел влево, исчезнув за ветвями. «Хорошо, – подумал я. – Какой бог мог бы яснее выразить свою волю. – И потом: – Мне следовало бы догадаться раньше». Я столько перечувствовал, но так мало думал и слышал лишь то, что хотел услышать, а не то, что мне говорили. Никто не велел мне поднимать камень голыми руками; сказано было лишь, что я должен сделать это один.