Георг Борн - Анна Австрийская, или три мушкетера королевы. Том 2 Страница 15

— Благодарим ваше величество за высокую милость, — сказали молодые люди, опустившись перед Анной Австрийской на одно колено, — мы всегда готовы отдать жизнь за нашу королеву и постараемся заслужить почетное звание, полученное нами в этот незабвенный час.

Тронутая этими словами королева протянула руку сначала маркизу, потом виконту. Они поцеловали ее.

— Можно позавидовать каждой королеве, если ей так верно служат, господа, — сказала она с глубоким чувством. — Надеюсь, вы еще окажете мне много услуг, но, дай Бог, чтобы эти услуги были другого характера. Прощайте! Вы можете вполне рассчитывать на мою признательность и неизменное расположение.

Виконт и маркиз ушли.

— Эстебания, — сказала королева, оставшись вдвоем со своей приближенной, — благодаря вашему содействию в моей жизни произошла счастливая перемена. Теперь, я надеюсь, мне легче будет покориться судьбе и найти желанный покой. Нам с герцогом никогда больше не придется встретиться, я заставлю свое чувство молчать. Это, конечно, удастся мне, если король будет по-прежнему расположен ко мне. Нам, коронованным особам, нельзя жить той счастливой жизнью, какой мы хотим, поэтому мы должны иметь силу воли отказываться от недостижимых надежд и покоряться судьбе.

— Благодарю Святую Матерь Божью за такую счастливую перемену в вашем сердце, Анна, — сказала Эстебания, — вы решились на тяжелый подвиг самоотвержения, но вижу, что у вас хватит сил смело идти по этому крутому пути. Король не сможет не почувствовать этого и вознаградит вас горячей любовью.

— И мне будет легче исполнять свой долг, Эстебания. Прочь все несбыточные желания и грезы прошлого. Хочу жить настоящим, хочу постараться быть достойной тех испытаний, на которые обрекла меня судьба. Если богу еще угодно будет дать мне возможность подарить Франции наследника престола, то я буду уверена, что исполнила свое назначение и не даром жила. Тот, кому дац трон, должен жертвовать ради общего блага собственными желаниями и привязанностями, я постараюсь приучить себя к этой мысли.

— Благородная решимость с вашей стороны, Анна. Хотелось бы мне дожить до того времени, когда вы пожнете то, что сеете. Часто у меня сердце кровью обливалось за вас, а теперь я чувствую облегчение.

— Во все тяжелые минуты моей жизни ты была мне верным другом, и, надеюсь, всегда им будешь, — сказала королева, крепко обняв Эстебанию, у которой слезы блестели на глазах. — Сколько раз ты со мной плакала! Сколько раз заботилась обо мне, тревожилась за меня! Теперь мы стоим на перепутье! Оставайся такой, какой ты была, моя дорогая Эстебания, будь и впредь моей опорой и другом. Хотя я и решаюсь навсегда проститься с прошлым, хотя прежние тревоги, кажется, уходят, но, наверное, еще много будет грустных минут у твоей Анны. Ты станешь делить их со мной. В дни радости всегда найдутся друзья, а что в таких людях? Ты же не изменяй мне и в минуты горя!

— Это будет прекрасной, святой целью моей жизни, Анна, — ответила Эстебания, поцеловав королеву. — Да, грустного еще не мало встретится тебе, несмотря на твою твердую решимость, и я все и всегда буду делить с тобой.

— И мне будет легче переносить горе. Знаешь, я уже не чувствую себя одинокой при дворе, как прежде. У меня есть три благородных сердца, есть ты. Я не одна теперь на своем пьедестале. Быть может, бог даст, что король будет меня любить. Тогда я буду довольна и задамся мыслью составить счастье моей семьи и моего народа.

Они проговорили несколько часов.

Вечером, когда Анна собиралась уйти к себе в будуар, ей доложили о короле, и вслед за тем его величество весело вошел в комнату.

Людовик, казалось, серьезно хотел стать любящим мужем и в нем тоже произошла перемена.

По-видимому, он решился бросить прежнюю недоверчивость характера и суровую холодность, поддерживаемую в нем Ришелье. Он становился старше и в нем тоже заговорила, наконец, потребность найти сочувствие в своих близких. Его стало тянуть к семейному очагу и ему захотелось испытать радость жизни, счастье иметь жену и детей. Прежде он только мучил свою жену, но теперь в нем заговорило другое чувство.

Ласково поздоровавшись с Анной, он сел рядом с ней на диване, чтобы поболтать вдвоем.

— У меня есть к вам просьба, ваше величество, — сказала королева, поговорив с ним о придворных делах.

— Говорите, Анна, я очень рад случаю хотя бы однажды исполнить ваше желание. Вы ведь еще никогда ничего не просили у меня.

— Я привыкла, ваше величество, ограничивать мои желания, даже подавлять их.

— Теперь вам не придется больше этого делать. Говорите, Анна, и бросьте это официальное «ваше величество», когда мы вдвоем. Называйте меня Людовиком, как я вас называю Анной. Так гораздо лучше, это как-то сближает нас.

— С удовольствием, Людовик! Мне не трудно это сделать, когда я вижу, что я для вас уже не королева, а только ваша жена.

— Что же вы хотели попросить у меня, Анна?

— Людовик, уступите мне трех мушкетеров. У кардинала, вашего министра, громадный конвой. Разве я не вправе иметь свою маленькую почетную стражу? Назовите виконта д'Альби, барона де Сент-Аманд и маркиза де Монфор мушкетерами королевы.

— Странная просьба, Анна. Отчего вы хотите отличить именно этих мушкетеров?

— Очень просто, Людовик. В тяжелые моменты моей жизни они так горячо и так часто доказывали мне свою преданность, что я очень хотела бы присвоить им звание мушкетеров королевы. Они не боялись ни опасностей, ни недовольства своих начальников, когда нужно было служить мне. Вы обещали исполнить мою просьбу, разве она вам кажется нескромной?

— Нисколько, Анна. Я только удивился. Вы правы. Если у кардинала Ришелье целый конвой, так вы не много требуете, желая иметь такую маленькую стражу. Ваша просьба будет выполнена. Три мушкетера получат звание мушкетеров королевы.

— Позвольте мне сейчас же, здесь, объявить им об этом от вашего имени, — сказала обрадованная Анна Австрийская.

— Как вы радуетесь этому.

— Я знаю, Людовик, что это очень осчастливит трех мушкетеров. А когда награждают по заслугам, я люблю видеть веселые лица.

— Пусть будет по-вашему, но дайте же мне самому объявить мушкетерам об их новом назначении, — сказал Людовик и вышел в приемную приказать адъютанту приготовить патенты и распорядиться послать их трем мушкетерам, потом он опять вернулся к королеве.

Они до глубокой ночи просидели вдвоем, разговаривая с любовью и непринужденно. Все крепче и крепче связывались узы, соединившие их на всю жизнь.

VII. ЯД МЕДИЧИ

Прошло около полугода.

Как-то вечером к Люксембургскому дворцу подошел босой монах, внимательно огляделся и вошел в подъезд.