Владимир Буртовой - Последний атаман Ермака Страница 15

Дорогу отыскали буквально в ста шагах от того места, где отдыхали — она пересекала ложбину, глубиной в этом месте не менее четырех аршин,[6] так что даже всадника на коне из городка разглядеть будет нелегко в этом месте, где лощина далее к востоку от Иртыша постепенно переходила в длинный извилистый овраг.

— Хорошее место для засады, — решил Ортюха, осматривая овраг и дорогу. — Быть того не может, чтобы за ночь ихний аллах кого-нибудь да не послал нам в подарок! Подыщем кустики погуще.

— А если погонят сильную команду? Управимся ли? — спросил Митяй без тени робости в голосе, словно разговор шел не о возможном количестве врагов, а о блинах на тарелке в дни Масленицы.

— Одолеем и большую команду, ну ежели только не в сотню татарских конников, — с улыбкой ответил Ортюха. — Федотка, сруби-ка мне два крепких колышка. Вот из этого молодого деревца. Митяй, дай-ка сюда свой аркан, хватит ему без дела болтаться на поясе.

Митяй снял с петельки аркан, протянул его десятнику, не понимая еще, что именно тот задумал, но когда Федотка срубил из дерева саблей и заточил два крепких колышка в пол-аршина каждый, смекнул, в чем была задумка бывалого казака.

— Учитесь у стариков, малолетки, в схватках со степняками и вам может сгодиться такой прием валить всадника на землю! Федотка, бери вот этот камень в полпуда, а ты, Митяй, держи колья. Заколотим по обе стороны дороги да арканом перетянем поперек. Хотя конь и на четырех ногах, да не устоит! А лежачего татарина можно голыми руками брать, ежели только сам не разиня и смекалку добрую имеешь.

Колья вбили с трудом — на глубине более пяти вершков[7] земля еще слабо оттаяла, но аркан натянулся крепко, над дорогой на ступню ноги, не более. Проверив надежность кольев, Ортюха распорядился:

— Теперь сами схоронимся хорошенько, так, чтобы не выдать своего места. Вот в этих кустах засядем. А чтобы и вовсе было хорошо, Митяй, сруби вон те дальние кусты, а эти мы теми ветками загустим, чтобы и просветов больших не было.

Работали казаки сноровисто, знали, что от этого зависит исход задуманной засады — удастся дело, так уйдут счастливо, не удастся, сами могут оказаться в руках лютых недругов. И тогда уж князь Карача не поскупится на плети, допытываясь об истинном числе казацкого войска да о замыслах русского «атамана-визиря».

Первым в сторожа пошел сам Ортюха. Он поднялся на склон оврага в сторону Бегишева городка, где у края, ближнего к степи, по-прежнему виднелось небольшое зарево, словно там догорал зачем-то разведенный огромный костер.

— Интересно, зачем в городке разводить такой огонь? На нем не только барана, а и целого быка легко можно зажарить, — пробормотал удивленный Ортюха. — Сторожевые огни вона, цепочкой вдоль вала — это понятно. Должно, пожар нечаянно случился, какой-то сруб сгорел! Если с ясаком от населения — убыток для Бегиша немалый! Ну и бес с ним, и мы не с пирогами к нему подлезли. — Ортюха поглядывал на дорогу в оба конца — кто знает, откуда объявятся татарские гонцы. Однако утром и днем больше всего покидали городок от князя Бегиша, или от Карачи, если только он и сам уже в гостях у своего сродственника. А может и так, что Бегиш, погубив казаков Ивана Кольцо, теперь сносится гонцами с Карачей, который к зиме откочевал, как сказывали верные атаману князьки, до реки Ишим и далее, до реки Шиш.

«Жаль, земля сырая, конского топота, ухо приложив к дороге, издали не расслышишь, — подумал Ортюха, вытянувшись на подсохшей за день прошлогодней траве. Глянул вверх — серое и бескрайнее небо было сплошь затянуто облаками, еще больше сгущая полуночную тьму. — Как бы дождь не полил, — невольно поежился десятник. — Земля еще сыроватая, да ежели вода с небес польется…» — и тут же мысли о погоде прервались сами собой — справа, из-за лесистого холма, в сотне саженей объявились две темные фигуры всадников. Над головами раскачивались пики, видны части луков и колчаны со стрелами.

«Дождались!» — мелькнула радостная мысль у Ортюхи и, не вставая даже на четвереньки, он лежа скатился вниз по склону, ткнул спящих казаков. Шепнул так, чтобы враз выветрился из головы сон:

— Готовсь, братцы! Татары скачут к городку!.. Будем брать. Да брать живыми, нам мертвецы и задаром не нужны, многого не скажут!

— Сколько их? — спросил Федотка, бесшумно вынимая саблю из ножен. То же самое сделал и Митяй, сел на корточки, чтобы удобно было вскочить на ноги и метнуться на врага.

— Двое, — ответил Ортюха. — Да сами берегитесь — свалившись на землю, татары могут успеть и за сабли схватиться. А среди них есть лихие рубаки, не потерять бы свои головы, чужие добывая, — предупредил Ортюха, хотя знал, что оба казака бывали уже не в одной рукопашной сшибке, не положат охулку на руку и в этот раз.

Всадники почти стремя в стремя объявились на правом срезе оврага и, должно быть, хорошо зная это место, не сбавляя конского галопа, пустили коней вниз… Вскрики и конское ржание, глухие удары упавших коней, дикий, душу раздирающий вопль одного из всадников — лошадь, рухнув на землю, перекатилась через спину и перемяла своему наезднику, должно быть, все кости.

— За мной! — Ортюха Болдырев рванулся из кустов, в несколько прыжков очутился около упавших татар, успел приметить, как ближний к нему конник делает отчаянные попытки выдернуть ногу из-под коня. Вороной конь сам вскочил на ноги и, несомненно, уволок бы хозяина головой по земле, но Ортюха ударом сабли разрубил ремень, конь взбрыкнул и пустился почему-то не в сторону городка, а назад, к лесистым невысоким холмам. Второй татарин стонал, а над ним с обнаженной саблей стоял Федотка, не смогши сразу ударом клинка прервать его мучения.

— Брось его, сам отойдет к своему аллаху без соборования, — негромко проворчал Ортюха. — Хватайте этого, волочим к челну.

— Аркан заберем? — спросил Митяй, с содроганием в душе наблюдая за предсмертными судорогами изломанного при падении молодого, с тонкими усиками над широко раскрытым хрипящим ртом татарина, все реже и реже делающего последние вздохи…

— Некогда возиться с арканом, — отмахнулся Ортюха. — Может, еще кто голову себе сломает, нам только легче опосля будет! Да угомонись ты! — прошипел десятник в лицо длиннолицего и на удивление пышнобородого татарина лет сорока, не менее. Митяй, сунь ему в пасть его собственную шапку, авось не задохнется от меха рыжей плутовки. Чтоб не заголосил еще раз, когда поволокем мимо городка. Руки за спиной его же поясом скрутите покрепче! Сделали? Тогда пошли скорее, не объявились бы другие всадники, за нами в угон пустятся!