Василий Веденеев - Прорыв (сборник) Страница 16

Подходя к трапу самолета компании «Аэр-Франс», Диц представил, как контрразведчики допрашивают Саре и намыливают шею сотрудникам, дежурившим в отеле. Наверняка они перекрыли все выходы, но не смогли предусмотреть его финт с фургоном из прачечной.

Карл оглянулся: ему показалось, что в толпе пассажиров и провожающих он различает группу из нескольких мужчин, пристально наблюдавших за ним через стеклянную стену аэропорта.

Что же, пока удалось выиграть время. Но совершенно неизвестно, что ждет в Париже. Карл не дал заговорщикам раздробить в щебенку организацию, выступающую против баз НАТО. Завтра, а возможно уже сегодня вечером, об операции «Эскориал» наверняка напишут некоторые газеты. Опять все та же политика!

Видно, как это ни прискорбно, придется в ближайшее время расстаться со службой в Интерполе. Вероятно, это только к лучшему! Приятнее всего ощущать себя полностью свободным и делать только то, что хочется. Шарль уже не раз предлагал Дицу войти в долю и на паях открыть частное сыскное бюро. Наверное, теперь как раз стоит всерьез над этим предложением поразмыслить. В собственной конторе они не допустят никакой политики. А работа для опытных криминальных полицейских всегда найдется.

Сыщик взглянул в иллюминатор. Самолет ложился на курс.

«А контору сыскного бюро хорошо бы устроить где-нибудь на Ривьере», – подумал Карл и закрыл глаза…

Опекун безумца

Самолет тряхнуло. Заныло сердце, как случается в предчувствии беды. Второй пилот скользнул взглядом по приборам и с неудовольствием заметил в углублениях обода высотомера пыль.

Внизу пилот видел город. Корк. Блеснули стрелы портовых кранов, стапели верфей плавно уплывали назад, переливались на солнце емкости нефтехранилищ. Мыс Мизен-Хед поднырнул под крылья и скрылся в облаках.

Гордон Кэлвин сидел в вертящемся кресле за тысячи миль от южного побережья Ирландии и нервничал. Он застыл, чтобы ничем не выдать волнения, и ждал сообщения из Европы. Он давно открыл пачку сигарет, но так и не закурил.

Еще не начав снижения, командир представил, как тянет реверс, как створки перекрывают сопла двигателей и мощные струи газов, направленные решетками по ходу движения, гасят скорость самолета.

В высоко вознесенной кабине «Боинга-747» весь фокус при посадке состоял в том, чтобы за кромкой взлетно-посадочной полосы определить ту точку, в которой колеса шасси коснутся бетонного покрытия…

Кэлвин посчитал, что чудом слышит, как тикает взрывное устройство, заложенное в багажное отделение «боинга», плавно снижающегося у берегов Ирландии. В висках толчками пульсировала кровь, и, пожалуй, впервые Кэлвин отчетливо почувствовал, что нервы никуда не годятся и, похоже, он пошел вразнос. Телефон молчал.

Командир летного экипажа, внося различные поправки, прикидывал, когда начать выравнивание. Если на высоте сорока пяти футов входная кромка взлетно-посадочной полосы на мгновение окажется под носом самолета, значит, заход на посадку нормальный, если нет, самолет летит слишком низко. Командир, как и всегда, напоминал себе, что высота над входной кромкой есть функция угла наклона глиссады, когда… самолет разломился пополам.

Через пять минут позвонил телефон. Кэлвин поднял трубку и… через считаные секунды опустил. Скорее всего, ему сказали только одно слово.

Часть первая. Пешки в чужой игре

На следующий день повсюду в мире газеты напечатали сообщения:

«…Гибель авиалайнера компании „Эр Кингз“. Через минуту поверхность моря была спокойной – ничего, кроме пятен масла. Самолеты береговой охраны прекратили облет. Причины катастрофы неизвестны…»

«…Восточное побережье: мистер Кэлвин отказался ответить на вопросы корреспондентов. Вскоре мистер Кэлвин предстанет перед Комиссией по расследованию. Ведутся тщательные поиски „черного ящика“. В аэропорту вылета грузчик Джерард Бино заявил о беспорядке, царившем перед посадкой, и явно недостаточных мерах контроля…»

В семье Нейманов было принято завтракать вместе в одно и то же время. Юлиус Нейман владел ювелирными салонами по всей стране. Сейчас он сидел во главе стола. Его сухая, в коричневых пятнах рука, напоминавшая восковой муляж, потянулась к газете, успела нажать кнопку сенсорного переключателя – вспыхнул экран телевизора. Нейман зашелестел газетными листами.

– Погиб самолет, – губы едва разжались, каждое слово давалось старику с видимым усилием.

– Да, папа. – Ричард Нейман знал, что более пространный ответ вряд ли обрадует отца.

После первых за завтраком слов, произнесенных главой семьи, можно было говорить, впрочем, не забывая, что каждое лишнее слово старый Нейман воспринимает как вызов себе.

По телевизору показали обгоревшую машину и четыре обуглившихся мужских трупа в ее салоне. Нейман отложил газету. Ричард проследил за взглядом отца: считалось хорошим тоном интересоваться именно тем, чем интересуется старший. Ричард Нейман знал: без отца он ничто; сестра Эмили не рассчитывала полностью унаследовать дело отца, так как догадывалась, что причитавшаяся ей доля, скорее всего, уже определена, поэтому держалась более независимо, хотя и учтиво. Юлиуса Неймана было за что уважать, он начал с нуля и взлетел высоко, ни разу не подпалив крылья, то есть не будучи замешан в скандальных делах или громких аферах, что вовсе не означало, будто во главе стола – безупречный человек; его карьера свидетельствовала не о чистоте помыслов, а лишь о том, что все ходы он рассчитывал правильно.

Диктор сообщил, что Гордон Кэлвин предстанет перед комиссией, расследующей причины гибели самолета.

– Кто он? – Старый Нейман вытер руки салфеткой. Ричард с готовностью ответил:

– Высокопоставленный сотрудник Федерального бюро, контролирующего деятельность авиакомпаний. У него большие полномочия и… не меньшие возможности.

– Этот Кэлвин неважно выглядит.

Все трое – жена, дочь и сын улыбнулись: мистер Нейман шутил, и было недальновидно не реагировать на его шутки.

Зазвонил телефон. Эмили напряглась. Все знали, что она переживает очередной роман, но делали вид, что ничего не подозревают. Юлиус Нейман считал: если человек не слишком многословен, учится и представляет, как будет жить в дальнейшем, то он вправе распорядиться своей личной судьбой по собственному усмотрению.

Эмили подошла к телефону и позвала брата, не сумев скрыть разочарования.

Звонил юрисконсульт, просил Ричарда приехать. Сын извинился, поцеловал мать и вышел, прямой и собранный, отшлифованный трудами Неймана-старшего, как камни, на которых тот нажил состояние.

В это же утро Брюс Сарджент, опытный инспектор криминальной полиции, провожал в аэропорту свою подругу – театрального критика Дайну Фаулз. Сарджент терпеть не мог слов «подруга», тем более «любовница» и предпочитал не пользоваться ими даже мысленно, считая про себя, что Дайна – самая близкая женщина в его жизни и самый надежный друг.

Сарджент, среднего роста, коротко стриженный шатен, шел, чуть отстав от мисс Фаулз, и нес чемодан. Его можно было катить на колесиках, но Брюс давно решил для себя, что, если есть возможность размять мышцы, ею не надо пренебрегать. Он еще успевал любоваться Дайной, которая шагала быстро, откинувшись назад, расставляя носки туфель на высоких каблуках, подобно танцовщицам, – чуть в стороны; сзади она казалась совсем юной, хотя от тридцати ее отделял только год. Сарджент был старше лет на десять.

Их отношения подошли к тому пределу, когда развязка – та или иная – представлялась неминуемой: Брюс не хотел терять Дайну, но и не делал решающего шага, будучи не в состоянии даже объяснить себе, что его удерживало. В глазах Дайны он все чаще видел вызов, готовность вспылить, как случается с женщинами, у которых не все идет гладко.

Конец ознакомительного фрагмента.