Евгений Анташкевич - Хроника одного полка. 1916 год. В окопах Страница 16

– Фёдор Гаврилович, что же вы, голубчик? Проходите! Стоите в углу, как неродной! – Главврач Шаранский Вениамин Иосифович протянул к Жамину руки и указал на стул.

Жамин с облегчением вздохнул. Он продолжал злиться и переживал: они вместе с ротмистром вошли в кабинет, и главврач, военный чиновник медицинского ведомства в чине равном полковнику, встал и пошел с протянутой для приветствия рукой к ротмистру, а его, обер-офицера Жамина, будто и не заметил. А тут вдруг заметил и протянул руку, как бы признавая за своего.

– Присаживайтесь вот здесь! – Шаранский даже тронул с места стул, но ротмистр встал и произнёс:

– Нам, уважаемый Вениамин Иосифович, тут рассиживать некогда, вы позволили бы нашему уважаемому прапорщику где-то в незаметной каморке посидеть с этим вашим списком, а потом мы пригласили бы кого-нибудь на беседу…

Жамин застыл.

– Да, сударь мой, сейчас распоряжусь, – ответил главврач и стал крутить ручку телефона.

Через несколько минут Жамин сидел в тёмной комнате с одной-единственной тусклой лампочкой под самым потолком на табурете, как ворона на колу, и держал в руках список. Комната по углам была завалена мешками, от которых дурно пахло.

Не снимая перчаток, он положил оба листа на колени и стал всматриваться в фамилии и названия частей, но ничего не видел. Перед его взором ещё сидели друг против друга две грузные фигуры – ротмистра и главврача. Он их ненавидел.

«Ротмистр-то ладно, дворянское отродье, барин, мать его! А этот-то, врачишка, жид жидом, а туда же, «сударь мой», – передразнил Жамин главврача. Он чувствовал себя униженным.

В училище ему попалась книжка под названием «История государства Российского». Читать особо было некогда, но он её пролистал несколько раз с самых первых страниц и вычитал, что дворяне произошли от слуг княжеских и царёвых, а предки этих слуг чаще всего были дружинниками, а их предки смердами, простыми крестьянами, такими же, как его прадед, дед и отец. И само название, о чём Жамин никогда не задумывался, «дворянин», происходит от слова «двор», и оно очень созвучно со словом «дворняга».

Жамин смотрел в список, а вместо этого видел на родительском дворе хряка Борьку и лохматую дворнягу, старую суку, лишних щенков которой они с братом каждый раз топили. И вдруг Жамин чуть было не рассмеялся в голос, потому что хряк Борька был один в один похож на ротмистра, только у ротмистра уши не висели как у Борьки; и одновременно хряк был похож на главврача, но не мордой, а всем туловищем, толстым, неповоротливым и лишенным талии: «Ну, боров просто и есть!» На жида Фёдор всё же обижался меньше, чего с него возьмёшь, он даже не офицер, а всего лишь чиновник военно-медицинского ведомства. Ротмистр, вот кто был главный обидчик – дворянин, дворняга, слуга!

А вот родовая Фёдора уже давно никому не служила, как только дед выкупился из крепости. Вот кто соль земли! И «соль», потому что, допустим, сахарной пудры отродясь не видывали и «земли» – а кто, с позволения сказать, её, землю, ласкает, пашет, не даёт засохнуть, боронит, думает о ней денно и нощно! Эти разве? От пришедших мыслей Жамин так сжал кулаки, что даже испугался, не лопнет ли кожа отличных дорогих перчаток, и с его колен упали обе бумаги. Он стал их поднимать, и услышал шаги в коридоре за закрытой дверью, и не обратил внимания, но тут же распрямился с поднятыми и забытыми в руках бумагами, потому что в комнату проник запах до того ему знакомый, что он не заметил, как положил списки на табурет и, повинуясь чему-то, что было сильнее его, пошёл к двери, открыл и оказался нос к носу с ротмистром.

– Голубчик, а я за вами! Только списки не забудьте!

Ротмистр выглядел озабоченным, он только что узнал, что большая партия раненых была отправлена в тыловые госпиталя, и в этой партии без ведома ротмистра уехали несколько его осведомителей. На них ротмистр рассчитывал, что они укажут на агитаторов.

«Вот, чёрт побери, – думал ротмистр, – надо срочно выяснять, кого куда отправили, а это же сколько бумаг надо перелопатить, а тут ещё в Сигулду придётся ехать!» Он шёл впереди, за ним еле успевал в узком коридоре Жамин. Ротмистр обернулся.

– Вы, прапорщик, срочно возвращайтесь на место, к себе в отряд, наконец-то назначен ваш командир, а его, кроме вас, и принять некому!

«Дьявол! – думал ротмистр. – Свистопляска какая-то! Что я говорю, «принять некому…» Почему его не направили сначала ко мне, а сразу в отряд…» – злился ротмистр. Обе новости его очень огорчили – и то, что он лишился осведомителей, и то, что начальником отряда по борьбе с дезертирами назначили его племянника, изгнанного, как уже догадался ротмистр, из лейб-кирасир его величества, поручика Смолина.

«Опять что-нибудь напаскудил, стервец!»

Жамин следовал за ротмистром и был уверен, что только что мимо коморки, в которой он сидел, прошла Елена Павловна. Он понимал, что это невозможно, что этого не может быть. Она должна быть в Москве, а скорее всего, вернулась в Тверь, домой. Он, когда уезжал после окончания училища, решил, что пока писать не будет, нечего навязываться, а когда станет не прапорщиком, а подпоручиком, а того гляди, и поручиком, тогда и даст о себе знать в настоящей красе. Он следовал за ротмистром и понимал, что через несколько часов будет у себя в расположении, и неизвестно, когда приедет в Ригу, а может… раненым…

Жамин притормозил: «Раненым… а может, даже хорошо! А может… – Он тряхнул головой. – Нет, это не она… Щас скока всяких немцев и жидов фабрикуют духи!..»

– Вы о чём задумались, прапорщик? – бросил ротмистр.

«А куда мы идём?» – невольно спросил себя Жамин, и не смог ответить, а оказалось всё просто: ротмистр вёл его обратно в кабинет к главному врачу.

– Вы список прочитали? – спросил ротмистр и повернулся.

– Прочитал, посмотрел…

– И что увидели?

– А для чего?

– Побеседовать, на предмет характера ранения…

– А-а! – протянул Жамин и даже разочаровался. – А давайте одного самого старого, а одного самого молодого…

– А почему так?

– А кому-то из них надоело, скорее всего старому, а молодого кто-нибудь подучил…

«Вот и агентура! – подумал ротмистр, перестал оглядываться на Жамина и улыбнулся. – И писать ничего не надо, никаких тебе запросов!»

Жамин ещё мучился вопросом, кто пронёс мимо него запах знакомых духов, и уговаривал, что «это не может быть…», как в комнату ввели немолодого солдата с забинтованной и подвязанной левой рукой. Жамин увидел его, подошёл и ударил в ухо. Солдат упал, Жамин схватил солдата за перевязанную руку и рванул на себя так, что солдат как на пружинах встал на ноги. Жамин снова занёс над ним руку и, дыша прямо в глаза и в нос, спросил сквозь зубы:

– Надоела? Надоела ваявать? Жёнка одна дома с ребятешками справиться не можеть, а сосед-богатей разоряить твоё хозяйство и зарится на старшую дочку? До дому надоть?

Быховский даже не стал оглядываться на главного врача, потому что знал, что тот стоит зажмурившись. Он бы и сам зажмурился, но не мог, потому что кто-то же должен всё видеть, и он видел, что от солдата осталась оболочка и пустота. Солдат, по списку – Спиридон Петрович Спиридонов, 40 лет от роду, православный, крестьянин Ярославского уезда Ярославской губернии, рядовой; по виду худющий, лысый и с младенчества не бритый, не стоял перед Жаминым, а, как показалось ротмистру, висел. Сначала солдат должен был охнуть, потом, когда Жамин ухватил его за раненую руку, – закричать или, по крайней мере, зарычать и начать выдёргивать руку из руки Жамина…

Вместо этого солдат Спирька Спиридонов молчал и не дотрагивался ногами до пола. И вдруг ротмистр услышал:

– А ты откель знашь? Сам, што ль, из богатеев? Сам до чужих дочерей охочь? Оглашенный! А и надоело, дык што?

Ротмистр не поверил своему слуху, он смотрел на рядового Спиридонова и видел, что тот не оболочка, а человек и стоит на своих ногах на деревянном паркете кабинета главврача. Оттого что ротмистр не понял, как произошла такая перемена, он сказал:

– Прапорщик, вы свободны, возвращайтесь в расположение!

Когда Жамин вышел из кабинета, то не заметил стоявшего на костыле рядом с дверью молодого солдата с подвязанной ногой, да и вообще ничего не заметил, как будто бы то, что сейчас произошло, было, как на улице, где то и дело встречаешься и расходишься со случайными прохожими, а тех, кто на другом тротуаре, даже и не видишь.

Жамин уже думал, что делать дальше и как выйти из госпиталя так, чтобы не встретиться с Еленой Павловной, если это была она.

Жамин сбежал по лестнице, добежал до Дракона, как воздух вскочил в седло и погнал через залившуюся неожиданным февральским солнцем красавицу Ригу.

Ротмистр, как мог, ласково поговорил с рядовым Спиридоновым и не узнал ничего нового.

Рядовой Спиридон Петрович Спиридонов отказался сесть в присутствии «господ ахвицеров» и не корчился от боли, причинённой ему новоиспечённым офицером из своих, произнеся одну фразу: «Мы ить не без разумения, мы-ы понимаим…»