Самуэлла Фингарет - Огонь на ветру Страница 16

– Про деяния царицы наслышаны. Печётся она о пользе государственной, хозяйство наладила крепкое, взрастила военную мощь. Соседние страны нападать опасаются, сами в опаске живут. Ладным ли оказался помощником для царицы второй её муж?

«Князь тонкий политик, – обрадованно подумал Чахрухадзе. – Он рассчитал, о чём пойдёт речь, и, первым начав о браках, дал мне понять, что не противится разговору».

Вслух Чахрухадзе сказал:

– Бесконечно тронут добрыми словами, произнесёнными государем. В Грузии царицу Тамар называют «солнцем, затмившим сияние остальных светил». Осетинский царевич Давид Сослани на нашем небосклоне – луна.

– Взошедшая взамен закатившейся, – без усмешки проговорил князь.

Наступила трудная часть разговора, и подбирать слова Чахрухадзе начал с осторожностью.

– Мало найдётся в мире витязей, чтобы превзошли отвагой и доблестью князя Гиорги Русского, – сказал он после непродолжительного молчания. – Однако брак заключён был поспешно. Царица Тамар, лишившись отца, уступила настойчивым просьбам вельмож, хотя её чуткое сердце восставало против необдуманного союза. Царица Тамар и князь Гиорги остались друг другу чужими. Несмотря на многие достоинства князя Гиорги, с жёсткими чертами его характера царица цариц примириться не захотела. Последовало расторжение брака.

– Нравом племянник повторил отца. Во всём был велик князь Андрей Юрьевич, сводный мой брат. Только одно неприемлемым было – гордая самовластность. Хотел, чтобы всё по единой его воле свершалось, страшен делался от возражений. Как же случилось, что отосланный три года назад в Византию племянник дважды в нынешний год являлся с войсками? В западных землях крест целовали ему на верность. В кутаисском дворце венчали на царский престол.

– Царица Тамар усмирила заблудших и неразумных мудрым и ласковым словом. Там же, где разум оказался бессилен, заговорили мечи, – смущённо сказал Чахрухадзе. Выходило, что князь Савалт за своими лесами далёкими знал о восстании, усмирённом с немалым трудом. – Коронация князя Гиорги произошла против права, действия не имела. Бунт потерпел поражение. Главари в знак раскаяния явились с верёвкой на шее и молили милостивую царицу сохранить им жизнь. Когда этим летом князь Гиорги отважился на вторую войну, то, кроме кучки воинов, переданных ему азербайджанским правителем, у него под началом никого другого не оказалось.

– За развод с племянником царицу не осуждаю, – проговорил Всеволод Юрьевич. – Руководствовали её поступком государственные интересы. Но и на Руси князю Юрию не уготован удел. Владимирским княжеством я владею по праву и закону, согласно завещанному. От права не отступлю. Много тому примеров, как дядья с племянниками кровавые войны вели. Мой отец, великий князь Юрий, прозванный Долгоруким, бился за Киевский стол с сыном старшего брата, Изяславом Мстиславовичем. Отец царицы Тамар также с племянником сражался кровопролитно и, победив, поспешил противника обезвредить. Царевича заключили в темницу и выкололи глаза. Вон боярин Михаил Борисович воротился недавно из западных стран, – князь кивнул на сидевшего по левую руку тучного человека в златотканом кафтане.

Чахрухадзе давно стало казаться, что вельможа прислушивается к их беседе и князь знает про это.

– Сказывает Михаил Борисович, что английский король Ричард, прозванный Львиное Сердце, отправился впереди войск в крестовый поход на Восток против неверных. Так меньшой его брат только того и ждёт, чтобы погиб благородный Ричард или в плену оказался. Королевич тогда престол для себя отберёт в ратоборстве с племянником. Я князю Юрию зла не желаю, пусть, однако, живёт на чужбине и не искушает судьбу. В русских землях я раздора не допущу, достаточно натерпелись лиха. Раздор изнутри подтачивает государство, как ржа точит меч или плуг.

– Великую истину вымолвил государь. Внутренние войны истощают страну. В единстве – крепость и сила.

Острая тема пошла на убыль. Главное было произнесено и услышано: князь занят устройством своего государства, зла племяннику он не желает, но и не порушит из-за него добрососедские отношения. Полки поднимать на Грузию не собирается.

«Судьба князя Гиорги легче пушинки на весах его беспокойства», – подумал Чахрухадзе.

Слуги обнесли гостей просоленными хрящами и разварными грушами, наполнили кубки янтарным, пенистым квасом.

– Один песнотворец пристыдил нас, князей, что за мелкими распрями забываем про общие для Руси нужды, – усмехнулся вдруг князь. – Песнотворец сам не раз в походах копья ломал, так, верно, про эти дела понимает.

Князь назвал имя поэта-воина. Чахрухадзе не разобрал, переспросить не решился.

– Про «честь», да «хвалу», да «хулу за бесчестье» песнотворец сказывает, что ни слово, а за поиски для одного себя славы осуждает сильно. «Слава, – говорит, – должна принадлежать неделимо всей Руси – нашей родине, всему русскому оружию. Сплачивайте, князья, воедину силу разрозненную».

– Замечательную мысль провозгласил поэт, – живо откликнулся Чахрухадзе. – Как называют его сочинение?

– «Слово о полку Игореве» называют. Про неудачный поход Игоря Новгород-Северского там сказывается-поётся, и слава возглашается всему храброму воинству. Если интерес появился, передам тебя доброписцу Кузьме, пусть покажет, над чем сидит день-деньской и по ночам возжигает светильник. Ещё при убиенном брате, Андрее Юрьевиче, затеял Кузьма летописание и собирательство книг. По моей воле продолжил братнино начинание. Ныне одних греческих книг скопилось в палатах несколько сотен.

Князь поднялся. Все, кто сидел за столом, вскочили, принялись кланяться, благодарить.

– Благодарю государя за великую честь и интереснейшую беседу, – поклонился Чахрухадзе вместе с другими.

– Ступай, дорогой гость, огляди наше книжное богатство. Меня же не обессудь, что трапезу покидаю. Дела ждут. Отмерены они полной мерой на каждый день.

Князь удалился. Слуги в красных кафтанах провели Чахрухадзе в просторное помещение с тремя слюдяными оконцами. Князь не напрасно упомянул о «книжном богатстве». На полках, столах, на крышках больших сундуков – повсюду лежали книги. Большие и малые, оплетённые в кожу поверх деревянных дощечек, с застёжками из меди или серебра, в золочёных окладах.

Худой высокий старец в тёмном одеянии, наподобие рясы, сидел перед подставкой для книг, сгорбившись и скрестив на груди руки. Седые волосы, перетянутые через лоб ремешком, свисали вдоль впалых щёк длинными прядями. Это и был Кузьма.

Увидев вошедшего Чахрухадзе, Кузьма поднялся, низко, но сдержанно и с достоинством поклонился.