Андрей Степаненко - Еретик Страница 16

Амр молча кивнул.

— Но твоим людям нужна еда… много еды. И ты пришел, чтобы ее взять…

Амр молчал. Это было так.

— Тогда тебе придется заступить за Ираклиевы столбы, — сухо констатировал губернатор.

— А Ираклий начнет войну… — так же сухо констатировал Амр.

Губернатор уклончиво повел головой.

— Император имеет на это право. Око за око… вы, последователи Абу Касима, тоже — люди Книги. Вы должны считаться с законами.

Амр поджал губы и покачал головой.

— Но ведь законы нарушаю только я. Если Ираклий убьет одного меня, его чести воина ничего не будет угрожать. Зачем же еще и война?

Губернатор ядовито улыбнулся.

— Ты мне еще про письмо Хакима сказочку расскажи. То самое, в котором он тебе как бы запрещает входить в Египет…

Амр молчал. Он уже получил это письмо, и должен был получить еще и еще. Более того, похожие письма, в котором Али и Хаким, Умар а, возможно, и Муавайя отрекаются от Амра и его похода, должны были получить все значимые люди империи. И он уже видел: придавать этим письмам значения здесь не станут.

— Ты прошел фаюмским каналом? Через людей Иоанна? — вдруг поинтересовался губернатор.

— Нет, — мотнул головой Амр, — в обход, предгорьями. Твоих коров уже забрал.

Губернатор помрачнел.

— Это беззаконие.

— Верно, — согласился Амр. — Но с голоду ни ты, ни твоя семья не умрут.

Губернатор заиграл желваками.

— Как были вы, аравитяне, бандитами, так и остались, — ненавидяще выдохнул он. — И правильно, что вам зерна не дают. Скорее бы вы передохли…

Амр вскочил с подушек и, уже слыша, как встрепенулась позади губернаторская охрана, выхватил саблю из ножен.

— Т-ты…

— А ты не много на себя берешь, губернатор?

Амр замер и медленно обернулся. У входа стоял пожилой грек — большой, грузный и, судя по одежде, очень, очень богатый.

— Садись, Амр, — по-свойски махнул рукой грек, — нам с тобой предстоит о-очень долгий разговор.

Когда Ираклий прибыл в Кархедон, все, кто мог ходить, высыпали на улицы и теперь стояли, задрав оранжевые лица вверх… церкви были забиты битком, а вот купеческая гавань опустела.

— Да, я видел Симона, — отрапортовал вызванный к императору начальник стражи, — на последнюю галеру успел, с час назад.

А едва Ираклий отпустил офицера, к нему прорвались четыре брата-купца, еще вчера подходивших выразить преданность.

— Умоляем о правосудии, император, — начал старший, с совершенно загнанными глазами.

— Так быстро? — удивился Ираклий.

Он рассчитывал, что хотя бы неделю братья продержатся сами, без помощи войск.

— Это быдло не желает…

— Стоп! — поднял руку Ираклий. — Эти люди — моя родня. Будь осторожен со словами. У нас можно и язык — за оскорбление — потерять.

Братья переглянулись, а Ираклий встал с резного стула и прошелся по залу. То же самое происходило везде, где новые аристократы пытались принудить вчерашних вольных варваров к абсолютному повиновению. И что хуже всего, начался раскол Кархедонской Церкви: те из священников, что понимали, что лично им епархий все равно не получить, примыкали к восстающим крестьянам-агонистикам[35].

Что ни день, он получал все новые известия о сожженных долговых расписках, изгнанных господах и главном — самовольно захваченных прудах, озерах и каналах. Вода в Ифрикайе стремительно иссякала — год за годом, а привычные отношения меж крестьянами и теми, кто сдает земли в аренду, необратимо ломались.

Император повернулся к замершим купцам.

— Вы, думаю, знаете, что прямо сейчас в Кархедоне проходит Четвертый Собор Церкви Христовой…

Те переглянулись и неуверенно закивали.

— Слышали…

Ираклий удовлетворенно кивнул и прошелся перед ними.

— Если Церковь сочтет, что закрепление крестьян за господами не противоречит слову Спасителя, я пришлю солдат в каждое восставшее селение, но до тех пор… справляйтесь сами.

— Мы не можем… — начал старший.

Ираклий упреждающе поднял руку.

— Поговорите со старейшинами. Их слово можно купить, а люди их слушают. Пока.

— Платить крестьянину за его слово? — скривился один из купцов.

Ираклий усмехнулся.

— Хочу спросить… на вас еще не ездили?

Братья густо покраснели — совершенно одинаково — и — так же одинаково — опустили головы.

Император усмехнулся.

— Кархедон — это особая провинция, — не без удовольствия проговорил он, — здесь люди еще помнят другие времена. Я сам из этих времен.

Он знал, что все проходит. Он сам делал все возможное, чтобы истребить память о том, что когда-то правила в Ифрикайе были иными. И все-таки он гордился прошлым своей страны. Купцы завздыхали, видя, что аудиенция закончена, раскланялись, не поворачиваясь к императору задом, вышли, и вот тогда появился Пирр.

— Кифы на Соборе нет, — удовлетворенно доложил он. — Его вообще нет в Кархедоне!

Ираклий обмер; это была опасная новость. Но Пирр принял его молчание с воодушевлением.

— Так что теперь никто твоему «Экстезису» не помешает. Этот Собор — твой! Ты понимаешь?!

— Подожди… — без сил опустился на резной стул император. — Дай подумать.

Он знал, что Кифа, главная ударная сила Генуи и Венеции, мог покинуть Собор лишь по разрешению Северина. И это означало, что за морем уже знают о начале войны. И, хуже того, они к этой войне как-то готовятся.

— Забудь о Соборе, — тихо проговорил он Пирру. — Откладывается Собор.

— Кем? — опешил Патриарх.

Ираклий потер мгновенно взмокшее лицо.

— Жизнью, Пирр. Самой жизнью.

Симон понимал, что начало войны лишь поднимает ставки. Теперь жизнь Елены не просто висела на волоске, она почти ничего не весила. Или наоборот — решала все. Почти, как тогда, при Иоанне Крестителе.

Нет, сама идея о Матери Мира возникла еще до Иоанна, во времена Париса. Наивный мальчишка искренне полагал, что ему позволят обладать подобным сокровищем, как своим. Понятно, что ту, самую первую Елену нашли и убили — уже в Египте. Симон даже не был уверен, что она была настоящей Еленой — женщиной-Луной, способной осветить собой весь мир так же, как освещает его единое для всех ночное светило. Но владыки множества египетских эмпорий тогда крепко перепугались, и война вышла затяжная и кровавая. И понятно, что Иоанн горький опыт Париса учел.

Секретность была абсолютной; явление Елены миру должно было произойти внезапно и всесокрушающе. Но Иоанн — первый из первых и лучший из лучших — сам и сказал кому-то из сановников, что Ирод, взяв царственную Иродиаду за себя, напрасно думает стать величайшим, ибо уже появилась Та, которой даже сама Иродиада будет прислуживать, как своей госпоже.