Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете Страница 17

— Я верю, — важно ответствовал Кара-Вазир.

— Что ж, позвольте не разделить с вами этой уверенности, — произнес Осоргин.

— Но давайте разделим знание, — вкрадчиво сказал Кара-Вазир.

— Мои знания говорят о другом, — возразил граф.

Кара-Вазир помолчал, взял плод с подноса, подбросил его на руке и медленно проговорил:

— А разве вы не слыхали о принцессе Черногорской?

— Нет, — ответил граф Осоргин, — не имел чести.

— А разве вы не встречались с ней?

— Разумеется, нет.

Кара-Вазир снова подбросил плод.

— Странно. А ведь она тоже путешествует по Крыму.

— Принцесса Черногорская? — удивленно спросил Осоргин.

Кара-Вазир молча улыбнулся.

— Кого вы имеете в виду? — нетерпеливо спросил граф. — Да, мы встречали одну особу. Госпожу Черногорскую. Уж не хотите ли вы сказать, что она принцесса?

Кара-Вазир продолжал улыбаться. Леди Кенти пристально смотрела на него.

— Что ж вы молчите? — спросил Осоргин.

— Я поняла, — произнесла леди Кенти. — Этот человек любопытствует до моей подруги.

Кара-Вазир встрепенулся.

— Досточтимая путница, вы сказали, что принцесса Черных Гор ваша подруга?

— Я сказала, что у меня есть подруга по имени Черногорская, но я не говорила, что она принцесса.

— Госпожа Черногорская путешествует инкогнито. Это не истинное ее имя, — дополнил граф Осоргин.

Кара-Вазир прикрыл глаза.

— Но кто такая принцесса Черногорская? — спросил Осоргин. — Как много развелось в наше время принцесс. Я слышал, есть даже принцесса Азовская, принцесса Бессарабская. Но откуда бы взяться таким принцессам?

— Вы хоть в глаза видели свою принцессу? — спросила леди.

Кара-Вазир сделал обиженный вид, но ничего не ответил.

— А вы не страшитесь прямо говорить о цели своего путешествия? — спросил Осоргин. — У нас самозванцев бьют кнутом и упекают в каторгу, а сподвижников тоже наказывают порядочно.

— Взять его и в крепость свезти, — подал внезапно голос один из казаков, другой снял с плеча ружье.

— Оставь, — строго сказал Осоргин. — Мы гости, а не полицейская часть.

Кара-Вазир воздел руки.

— Небо ниспошлет мне истину!

— Ну, замолол, — пробормотал казак. — Ехать надо, ваше сиятельство, темный народ.

— Мой вам совет, — сказал Осоргин, — не ходите открыто и не говорите с кем попало. В Крыму нынче много войска, мигом поймают.

С тем мы и покинули «благородную особу», которая желала говорить с «благородными путниками».

— Странный, однако, человек, — размышлял Петр Иванович, — мусульманин не мусульманин, христианин не христианин. Кто он? Похоже, какой-то шельмец. Или очарованный простак, вечно гоняющийся за жар-птицей. Услышал имя госпожи Черногорской, так сразу решил, что это принцесса. Да и была ли такая, принцесса Черногорская?

— А кажется, и была, — задумчиво ответила леди Кенти. — Как-то на водах в Спа я слышала это имя. Будто среди прочих высоких особ там останавливалась принцесса Монте-Негро.

— Да, — согласился Осоргин, — Монте-Негро сиречь Черные Горы.

— Говорили, что она очень богата.

— Все указывает на вашу подругу! — засмеялся граф.

— Кроме того, что она не называет себя принцессой, — шутливо возразила леди Кенти.

— Долго ли! — воскликнул граф.

На обратном пути, оставив внизу лошадей, мы взобрались на огромную меловую скалу, именуемую Ак-Кая. С виду скала неприступна, однако с пологой стороны там есть вполне пешеходная тропка. Высота скалы не меньше 150 сажен. Отсюда открылся чудесный вид на долину, украшенную густой зеленью садов. Говорят, на эту скалу любил забираться Суворов, когда в 1777 году он занял с солдатами город. Отца моего тогда уже не было в живых. Но где он сложил голову, где покоится его прах? Я оглядывал благодатный простор, раскинувшийся во все стороны, вдыхал напоенный весенним цветением воздух, и сердце мое сжималось от неожиданной тоски.

Кизляр

3 мая, простившись с леди Кенти и гостеприимным Каховским, мы тронулись на Чубак, до которого считают 20 верст. Наш путь лежал на Феодосию через Кизляр и Старый Крым. Дорога эта, недавно лишь освоенная русскими, не имела еще почтовых станций, так что нам пришлось воспользоваться любезностью генерала Каховского и принять полковых лошадей до Кизляра, где мы надеялись сменить их в имении Разумовского.

Мы переправились через Малую Карасу, миновали Чубак и подъехали к речке Индаль, название которой можно перевести как «дорога в Индию». Рядом с переправой высится живописная известковая скала, напоминающая по очертаньям средневековый замок.

Во все время пути я беспрестанно думал о том, что слышал накануне. Принцесса Черногорская! Неужели это та, которую я увидел в имении Струнского? Я вспоминал ее лицо, ее пристальный взгляд, ее осанку и речь, полную внутреннего достоинства и властности. И уж во всяком случае, она вполне могла быть особой самого высокого происхождения. Как она смело вступилась за несчастных Акульку и Яна, даже Струнский смешался! Я вспоминал тихую радость на лице старца Евгения, когда она вошла в его покои. Что связывает этих людей, какое меж ними знакомство? А ее пестрая свита? Должно быть, эта дама не стеснена в средствах. Но больше всего я раздумывал о том, что она родилась в наших краях, что она слышала о Кукушкином доме. Сколько загадочного, таинственного! Принцесса с далеких лазурных берегов и уроженка смоленских лесов — конечно, это соединить было трудно, но воображенье мое бежало вдаль и не страшилось никаких преград. Я уже представлял, что, бродя малышом по лесу, видел ее за дальними деревами с ворохом колокольчиков и ромашек. Принцессы ведь тоже любят плести венки. А может быть, однажды она угощала меня земляникой? Ведь почему-то она посмотрела на меня теплым взором в покоях старца, почему-то положила ладонь на плечо. Это прикосновение я до сих пор помнил, и воспоминание было несказанно приятным.

Мне кажется, размышлял обо всем этом и Петр Иванович Осоргин. Во всяком случае, лицо его большую часть пути было задумчиво, он даже не ответил на вопрос возницы, останавливаться ли для отдыха у ручья.

Кизляр представляет собой обширное поместье, подаренное государыней Разумовскому. Здесь строится новый двор, но жизнь проходит пока в большом и нелепом доме, принадлежавшем местному бею. Единственное украшение этого дома — внутренний дворик, мощенный мраморными плитами и с фонтаном посередине. Из фонтана, однако, едва сочится бурая влага.

Молодой Разумовский, говорят, еще не удосужился посетить свое новое владенье, и делами ведает пока управляющий, тучный, крикливый немец, не знающий ни слова по-русски. За ним прыгает на костыле Карлуха, старый солдат, воевавший еще с пруссаками, бравший Берлин и там получивший свое немецкое прозвище. Карлуха кое-как переводит распоряжения управляющего и сообщает их работникам хриплым, но громовым голосом.