Башмаки на флагах. Том 3. Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский Страница 17

— И где мне жить придётся? — недовольно спрашивала она у Максимилиана, отвечая на поклоны офицеров едва заметным кивком.

— Прошу вас, госпожа, — Максимилиан рукой указал на шатёр Волкова. — Думаю, полковник уступит вам свой шатёр.

Волков уже шёл к ней и на глазах у всех обнял весьма радушно. И повёл в шатёр.

Там, расправив платье, Агнес уселась на раскладной стульчик, всё с тем же недовольным видом стала осматриваться. Ей всё не нравилось: кровать из мешков с горохом, которую лишь отчасти делали удобными перины и простыни. Вместо платяных шкафов — ящики с оружием и пустой ящик из-под доспехов. Два крепких сундука. С полковой казной и личными ценными вещами полковника. Никаких удобств. Но вот ковры, серебряный кувшин для умывания, медный таз и медная ванна ей пришлись по душе.

— Как доехала? — спросил Волков с улыбкой, наблюдая за её недовольным лицом.

— Очень быстро, — ехидно заметила Агнес, которая была утомлена долгой дорогой и раздражена постоянными уговорами Максимилиана ехать быстрее и отдыхать меньше. Она тут же взглянула на кавалера. — А спать я где буду?

Волков кивнул на свою кровать:

— Там, мне сделают другую. Авось мешков с горохом в лагере предостаточно.

— А долго мне тут жить?

— Пока надобна будешь, — неопределённо отвечал он.

— А куда же по нужде мне ходить? Где мыться?

Волков молча встал, откинул полог шатра:

— Фейлинг, инженера Шуберта ко мне, — повернулся к Агнес. — Есть хочешь?

— Мыться желаю, юбки нижние желаю сменить, а ещё желаю знать, зачем тащили меня сюда три дня без малого, коней надрывали.

— Ничего, кони твои крепки, а помощь мне твоя не помешает.

Агнес порозовела: опять этому сильному и непреклонному человеку, коего все почитают за храбреца-вождя, была нужна её помощь. Это ей льстило, это ей приятно было. Не зря ехала.

— Так что за помощь требуется? — спросила девушка.

Волков ни мгновения не раздумывал, в мыслях и словах он был уверен:

— Колдовство одолеть надобно. А колдун очень умел.

Глава 8

Агнес молчит, она уже из разговоров с Максимилианом поняла, для чего её господин видеть желал. Девушка немного волновалась. Сомневалась в силах своих.

И не мудрено. В Хоккенхайме Волков с ведьмами управлялся сам. Выжег почти всё их гнездо. Всё сам сделал, за малым исключением. Ей только порчу с него снять надо было. А тут её звал, видно, сам управиться не может, видно, и колдун здешний нешуточный. Как бы ей самой не опростоволоситься с ним.

— Ну, что молчишь? — спрашивает у неё господин.

— А что ж говорить, если вы ничего мне пока не рассказали, — отвечает девушка вполне разумно. — Как сей колдун вас изводит? Порчу на вас наводит, что ли? Может, на людишек ваших страх нагоняет?

— Нет, не то, не то всё, — Волков начинает ей рассказывать о своих догадках.

Он говорит о том, что люди его, да и он сам, словно слепыми стали, тысячи врагов под носом были, а их не увидели. Тысячи! Две тысячи были рядом, в лесах да в оврагах, а люди Волкова даже следов их не рассмотрели.

Как? Как могли пройти две тысячи человек, не оставив на земле ни единого следа. Да ещё с кавалерией. Он явно такого не понимал.

— Ну, что скажешь, разве нет тут колдовства? — спрашивал он у неё.

— Может, и есть, а может, и нет, — уклончиво отвечала девушка. — Если есть тут тёмное дело, то это морок.

— Морок? Что за морок?

— Умение людям глаза застить. Наваждение на глаз человеческий.

Она и сама так могла, ей не представляло труда пройти средь многих людей так, что никто на неё и не обернётся, никто о ней и не вспомнит, если спросят. Давно она этому научилась, умела тенью скользить даже при свете дня. Как будто и не было её. В книге одной умной о таком писали, что это умение великое, но ей оно далось легко, само собой далось, без учения.

Но вот чтобы в тени своей две тысячи мужиков спрятать, так чтобы глаз чужой их не видел, да ещё с конями… Нет, о таком она даже в книгах не читала.

— А ещё что тёмным делом казалось? — спросила Агнес у Волкова, оторвавшись от размышлений о великом мороке.

— Знали они наперёд, что мы идём. Знали наперёд, как стоять будем, как действовать будем… — отвечал кавалер, вспоминая те события. — Мы словно в ловушку шли, что они нам расставили.

Вот тут Агнес уже всерьёз заинтересовалась:

— Думаете, знали? Может, оно само вышло, может, ловушка та не силами злыми, а умением устроена да беспечностью вашей?

— Может и так, только вот командир наш, маршал фон Бок, в такую же ловушку угодил, — Волкову не нравилось, что Агнес сомневается в присутствии тут злого дела. — Так же шёл и так же несколько тысяч человек у дороги своей не заметил, за что и сильно бит был.

Агнес всё равно сомневалась, но теперь уже меньше:

— Стекло-то у вас с собой?

— Ты же знаешь, что с собой.

— Ну, мало ли, вдруг вы потеряли, когда вас били? — спросила девушка с заметным ехидством.

Волков на это ничего не ответил, отпер свой сундук, вытащил оттуда мешок со стеклянным шаром внутри и бросил его на кровать:

— На, смотри.

— Поесть мне прежде надобно, помыться, — произнесла девушка.

И, как по заказу, из-за полога донёсся голос оруженосца Фейлинга:

— Господин полковник, господин инженер прибыл.

Волков вышел к инженеру:

— Ко мне приехала родственница.

— Да-да, я слыхал, — отвечал инженер.

— Она поживёт пока тут. Около стены, за моим шатром отгородите место для купальни и нужника.

— Немедля приступлю, — обещал Шуберт.

Когда он вернулся в шатёр, то увидел Агнес уже на кровати с шаром в руках, она уже была только в нижней рубахе. Когда только успела? Она подняла на него глаза и сказала:

— А вы, господин мой, ступайте, я одна побуду. Только поставьте кого-нибудь у входа, чтобы не вошёл кто ненужный.

И не дожидаясь, пока господин покинет шатёр, вообще уже не обращая на него внимания, стала снимать с себя последнюю одежду.

Офицеры, все рангом от капитана, собрались у шатра генерала, рассаживались за длинным столом на длинных лавках. Первыми сели полковники Фолькоф и Эберст, а также заместитель выбывшего по ранению фон Кауница капитан-лейтенант Фильсбибург, капитан ландскнехтов Кленк и новый командир кавалерии капитан фон Реддернауф.

— Слухи ходят,