Рафаэль Сабатини - Белларион Страница 17

— Вы убеждали ее? И что же она?

— Велела вам забыть об этом. Она заявила, что скорее расскажет обо всем маркизу Теодоро, чем согласится участвовать в заговоре против его жизни.

— О Боже! — вскочил на ноги Барбареско; его лицо побагровело от ярости и вены на висках вздулись словно веревки.

— Несчастный дурак! Трижды осел! Болтливая обезьяна! — выкрикивал он. — Немедленно возвращайтесь к ней и скажите, тупоголовый бабуин, что ничего подобного и в помине не было.

— Неужели? — с наигранным изумлением воскликнул Белларион. — А граф Спиньо, как мне показалось…

— К черту графа Спиньо, идиот!

— Я не могу обманывать ее высочество, — заявил Белларион, с достоинством поднимаясь из-за стола.

— Обманывать? — задохнулся от негодования синьор Барбареско.

— Да, именно так, — не отступал Белларион. — И буду откровенен с вами: то, что для ушей ее высочества я назвал предположением, для меня было абсолютной уверенностью. Ваша реакция на слова графа Спиньо раскрыла мне глаза.

Твердость его тона несколько остудила гнев Барбареско. Он удрученно всплеснул руками и рухнул в кресло.

— Если бы Кавальканти или Казелла знали, как много вы тогда поняли, вам не удалось бы уйти отсюда живым.

— Но почему вы в самом деле не спросили ее мнения, когда замышляли заговор? В конце концов, ведь вы стараетесь ради нее и ее брата.

Барбареско усмехнулся, и Белларион понял, что усмешка предназначалась ему.

— Да потому, что принцесса Валерия первая же обвинила бы нас. Она достаточно своенравна, упряма и сентиментальна для этого. Никто никогда не узнал бы, чья рука выпустила стрелу. А теперь, случись что с маркизом Теодоро, наши головы сразу полетят с плеч долой.

Он уперся локтями в стол и уронил голову.

— Все пропало! — простонал он. — Боже мой! Все пропало!

— Но почему же? — спросил Белларион.

— А разве вы сами не видите? — раздраженно ответил Барбареско. — Неужели вы способны понять только то, чего вам лучше было бы не понимать вообще? Неужели вы не сообразили, что вместе с нами вы погубили и себя? С вашей внешностью и тем доверием, которым вы пользуетесь у принцессы Валерии, для вас были бы открыты все пути в государстве.

— Я даже не подумал об этом, — вздыхая, проговорил Белларион.

— А обо всех нас — хотя бы обо мне — вы подумали? — патетично воскликнул Барбареско. — Как я надеялся покончить с проклятой нищетой, в которой мне приходится жить. А теперь… — он красноречиво развел руками, оставив фразу неоконченной.

— Но, синьор, остались ведь иные способы…

— Какие? Может быть, вы нам дадите денег, чтобы набрать войска? Впрочем, завтра вы сами расскажете всем остальным о своих «успехах», и они решат, что делать с вами.

Но другое утро едва не стало последним для Беллариона; Казелла, изрыгая проклятья, бросился на него, обнажив кинжал, и Барбареско едва успел спасти юношу от неминуемой гибели, смело встав между ним и разъяренным изгнанником.

— Только не здесь! — завопил он. — Не в моем доме!

— Синьоры, вы забываете, что принцесса Валерия потребует ответа за мое убийство, — не теряя спокойствия, произнес Белларион. — Будьте уверены, она добавит к этому обвинение в заговоре против регента, и вместе со мной вы неминуемо погубите себя. — Здесь он позволил себе слегка улыбнуться. — В шахматах такая ситуация называется патом.

Ярость заговорщиков обратилась на графа Спиньо. Однако тот с безразличной миной на лице выслушал сыпавшиеся на его голову обвинения, а когда шторм наконец стих, безапелляционно заявил:

— Вам следовало бы скорее поблагодарить меня за проверку прочности нашего положения. Впрочем, связавшись с женщиной, ничего иного нельзя было ожидать.

— Она же первая попросила меня о помощи, — возмутился Барбареско.

— И теперь, когда мы готовы помочь ей, она отказывается от нас, обманывая наши надежды, — поддакнул ему Казелла.

Они принялись оживленно дискутировать, сосредоточившись на своих невзгодах, и, казалось, начисто позабыли и о Белларионе, и о принцессе, и о ее бедном, методично развращаемом братце. Наконец Спиньо — тот самый Спиньо, которого они не раз успели заклеймить дураком, но который на поверку, оказался умнее всех остальных, — подсказал единственно возможный выход.

— Эй, мессер Белларион! — окликнул он юношу. — Послушайте, что вы скажете принцессе в ответ на ее угрозу: мы взялись освободить государство от тирании регента и не отступим от своего намерения, невзирая на опасности. Дайте понять этой высокомерной синьоре, что, предав своих друзей, она неминуемо выдаст себя и всех нас постигнет одинаковая участь. Объясните ей, что нельзя по своей прихоти распоряжаться сердцами людей и не в ее власти усмирить силы, которые она сама вызвала к действию.

Затем граф обратился к своим сообщникам:

— Будьте уверены, синьоры: обдумав все, она не станет донимать нас своими капризами — ни сейчас, ни потом.

Ситуация действительно напоминала патовую, и теперь Беллариону, казалось, не оставалось ничего иного, как предоставить маркизат Монферрато и принцессу Валерию их собственной судьбе и немедленно отправиться в Павию изучать греческий — тем более что до захода солнца можно было бы уже добраться до Сезии. Однако вечер этого дня застал его все еще в Касале: он понял, что покинуть сейчас принцессу означало бы навсегда унести в своей душе ее укоризненный взгляд и задумчивый наклон головы.

Глава IX. МАРКИЗ ТЕОДОРО

Несмотря на свои пятьдесят лет, маркиз мог по праву гордиться подтянутостью и солдатской выправкой, и редко кто, взглянув на его открытое, смелое лицо, смог бы распознать завзятого интригана, прятавшего за маской дружелюбия свои коварные планы. Таким предстал маркиз Теодоро Палеолог перед Белларионом, когда того провели в небольшую уютную комнату во дворце с окнами, выходящими в уже знакомый ему сад, и оставили с регентом наедине.

— Я получил вашу петицию, синьор, — услышал он ровный, спокойный голос маркиза. — А теперь отвечайте мне: кто вы?

— Меня зовут Белларион Кане. Я приемный сын Бонифаччо Кане, графа Бьяндратского, — не моргнув глазом ответил Белларион, решивший отдать честь своего усыновления не кому-нибудь, а прославленному своими победами на поле брани наместнику Милана.

— Вы сын Фачино? Значит, вы прибыли из Милана? — с нескрываемым интересом спросил маркиз.

— Нет, синьор. Я пришел в Касале из монастыря августинцев в Чильяно, где много лет назад мой приемный отец оставил меня, пока служил Монферрато. Предполагалось, что я приму священный сан, но мой беспокойный дух заставил меня вернуться обратно в мир.