Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень Страница 17

Он стоял посреди тропинки, и дрожь пронизывала его тело. Лицо побледнело, из-под чалмы стекали по щекам крупные капли пота.

Мирза Джалал провел руками по лицу и бородке и пролепетал:

—  О-оминь! — Губы у него прыгали. Щёки приняли мертвенно серый оттенок. Глянув в пропасть, он сел  па тропинку, закрыв лицо руками.

—  Кровь, я вижу кровь, — шептал он. — Зачем вы это сделали?

Всё ещё дрожащим голосом, но с явным презрением Алаярбек Даниарбек  процедил сквозь зубы:

— Хорошо, что кровь не на твоей груди, Мирза Джалал.

— Какая ошибка... Стреляли?.. Теперь они нас всех перережут...

Никто не смотрел вниз, да и едва ли можно было там что-нибудь разглядеть — дно ущелья погрузилось в сум­рак, и оттуда медленно поднимался ватными клочьями зеленоватый туман.

Люди, сопровождавшие погибшего, могли перестре­лять всех участников похода на узком балконе, как куро­паток. Но оказалось, что за поворотом скалы на овринге и на широкой тропе, извивавшейся по пологой груди зеленой горы, никого нет.

Дальше они бежали наобум. После случая на овринге их проводник, бекский сын Абдуджаббар, исчез. Очевидно, он повернул обратно. В полной тьме стремительно спус­тившейся южной ночи, среди нагромождений скал и камней, они пробирались вслепую по едва угадываемым тропинкам, по которым иной раз приходилось ползти на четвереньках, таща за собой на поводу упирающуюся лошадь. Раза два или три во тьме возникали огни кост­ров, доносились чьи-то голоса, лай собак; тогда путники бросались в сторону, через тонувшие во мгле овраги и рытвины, чтобы только не встретиться с людьми...

Вконец выбившиеся из сил, отупевшие, потерявшие всякое представление о времени, доктор и его спутники наверняка перевалили бы в темноте через отрог дышав­шего холодом белого великана Хазрета и окончательно заблудились в хаосе ущелий массива Тамшут, если бы не попавшиеся навстречу ночные пастухи. Они не только доброжелательно разъяснили, куда и как дальше ехать, но и дали подпаска проводить их.

Радостное, полное сияния утро застало неудачливых путешественников на спуске с Красного перевала в до­лину голубых рек — Магиан.

Природа ликовала и в мириадах благоухающих цве­тов альпийских пастбищ, и в звонком шуме хрустальных потоков, и в изумрудной зелени лесных дебрей на могу­чей горной громаде по ту сторону долины, и в лазоревых потоках, извивающихся во всех направлениях по обширной горной стране, лежавшей под ногами. И в душе шественников тоже всё пело и ликовало; воспоминания прошедшей ночи сразу потускнели и сгладились. Один только Мирза Джалал оставался в состоянии отупения. Он хватался за голову руками и только стонал: «Доктор, что вы наделали, вам и нам отвечать придется. Вы же человека убили! Какого человека!»

В письме же на имя бывшего кушбеги медоточивый казий  фарабский  писал:

«Достопочтимый, вам уже известно из дальнейшего и последующего, что поистине прискорбные обстоятель­ства столь нежданной гибели господина Саиба Шаму­на — ференга (никто да не появится в этом мире, как для того, чтобы стать достоянием могильной земли) — поселили в сердцах готовившихся к подвигам газиславных борцов за истинную веру — полное смятение и рас­терянность. Оказалось приведенным в полное расстрой­ство столь мудро задуманное намерение протянуть руку войны и захвата к Самарканду. Сколь-ко усилий и трудов затрачено на приготовления: караванная тропа через перевал Качающегося Камня расширена и выровнена для проезда повозок и даже, в случае надобности, артиллерии; провиант и скот приготовлены; патроны и все необходимое подвезено. Прибытие же, после гибели ко­манду-ющего походом Саиба Шамуна, на другой день со стороны Магиана кзыл-аскеров встревожило сердца доблестных наших начальников. Высказав предположе­ние, что в Самарканде заговор раскрыт и время упущено, они сочли за благо отложить поход и поспешно напра­вить свои стопы со своими воинами обратно в горы, уповая на то, что мудрость эмира вселенной и ниспо­сланных нам богом друзей-ференгов предоставит в неда­леком будущем более удачный случай вернуть под знамя истинной веры земли Бухары, Самарканда и Ташкента, искони принадлежавшие эмирскому престолу.

В тот же день мы послали верных людей предупре­дить стражей на перевале Качающегося Камня о случив­шемся, дабы они зажиганием сигнальных костров не вызвали среди наших единомышленников в Самарканде, Ургуте, Пянджикенте и Катта-Кургане преждевременно выступления с оружием в руках против большевиков, могущего повести к бесцельному пролитию крови мусуль­ман. В Самарканд, Ургут, Кара-Тюбе и прочие места, где нас ожидали готовые к подвигу за веру, посланы письма с Абдуджаббарбеком. Неловкий, во многом он явился причиной нашей неудачи, не сумел остановить этих большевиков от поездки в Фараб в столь неподхо­дящее для наших замыслов время и своими бестолковыми рассказами заставил нас и Саиба Шамуна подумать, что этот доктор является злокозненным шпионом и раз­вед-чиком, подосланным коварно разузнать о наших на­мерениях. Именно потому Саиб Шамун решил схватить доктора и, выпытав у него о планах большевиков, при­нять дальнейший план. Но, увы, колесо судьбы повер­нулось... Бренные же останки Саиба Шамуна, обернутые в кошму, доставлены в Гиссар, уложены по богопротив­ному обычаю собак-неверных в гроб, сделанный из досок, и отправлены по приказу приближенных господина в город Балх к господину Мохтадиру Гасан-ад-Доули Сенджаби с изъявлениями наших сожалений и печали. Оружие, бумаги и географические карты, оказавшиеся в хурджунах ференга, направляю вам.

Провидения пути неисповедимы. Как? Саиб Шамун, человек, державший неоднократно в руках своих судьбы тысяч прославленных мусульманских воинов Мисра, Арабистана, Шама, Турции и страны патанов и слово кото­рого значило иной раз больше, чем слово могучего вла­дыки, пал от слабой руки безвестного.

Стих: «Если счастье повернет цепь событий, то и муравей станет батыром».

 Глава третья. МАГИАН

                                                                   Для невежды лучше всего мол­чать,

                                                                  но если б он это понимал,

                                                                  он не был бы невеждой.

                                                                                           Саади

Перевал оказался ниже, чем говорили. Поднявшись на самую высокую точку, Пётр Иванович невольно ахнул. Никогда он не видал ничего подобного.