Александр Дюма - Виконт де Бражелон или десять лет спустя Страница 17

— Господин мушкетер, — сказал он, — позвольте узнать: вы дворянин?

— Да.

— Хорошо. Я тоже дворянин, а дворяне должны оказывать услуги друг другу.

Часовой опустил ружье; его убедило достоинство, с которым были произнесены эти слова.

— Говорите, сударь, — отвечал он, — и если вы потребуете того, что зависит от меня…

— Благодарю. При вас есть офицер?

— Есть, наш лейтенант.

— Хорошо. Я хочу поговорить с вашим лейтенантом. Где он?

— А! Это другое дело! Входите.

Незнакомец величественно кивнул часовому и пошел вверх по лестнице.

Крики: «Посетитель к лейтенанту», перелетая от одного часового к другому, прервали первый сон офицера.

Натянув сапоги, протирая глаза и застегивая плащ, лейтенант пошел навстречу незнакомцу.

— Что вам угодно, сударь? — спросил он.

— Вы дежурный офицер, лейтенант мушкетеров?

— Да, я.

— Сударь, мне необходимо переговорить с королем.

Лейтенант пристально посмотрел на незнакомца и одним быстрым взглядом увидел все, что ему было нужно, то есть высокое достоинство под простой одеждой.

— Я не думаю, чтобы вы сошли с ума, — начал офицер. — Однако должны же вы знать, что нельзя входить к королю без его разрешения.

— Он разрешит.

— Позвольте мне, сударь, усомниться в этом. Король четверть часа назад вошел в свою спальню, и теперь он, должно быть, раздевается. Притом не ведено пускать никого.

— Когда он узнает, кто я, — возразил незнакомец, гордо поднимая голову, — он отменит запрет.

Офицер еще более удивился и поколебался:

— Если я соглашусь доложить о вас, назовете ли вы, по крайней мере, свое имя?

— Доложите, что с ним желает говорить Карл Второй, король Англии, Шотландии и Ирландии.

Офицер вскрикнул от удивления и отступил на шаг, на его бледном лице выразилось чрезвычайное волнение, которое неустрашимый воин тщетно старался скрыть.

— О ваше величество, — сказал он, — я должен был бы тотчас узнать вас.

— Вы видели мой портрет?

— Нет, ваше величество.

— Или вы видели меня прежде при дворе, до моего изгнания из Франции?

— Нет.

— Как же могли вы узнать меня, если никогда не видели ни меня, ни моего портрета?

— Ваше величество, я видел короля, вашего родителя, в страшную минуту…

— В тот день, когда…

— Да.

Облачко грусти пробежало по лицу короля; движением руки он как бы смахнул его и повторил:

— Можете ли вы доложить обо мне?

— Простите, ваше величество, — отвечал офицер, — но по вашему костюму я никак не мог узнать короля. Однако, как я уже сказал вам, я имел честь видеть короля Карла Первого… Но простите… я спешу доложить о вас.

Он сделал было несколько шагов, но тотчас вернулся обратно.

— Вашему величеству, — спросил он, — вероятно, угодно, чтобы это свидание осталось в тайне?

— Я этого не требую, но если возможно сохранить тайну…

— Это возможно, ваше величество. Я могу ничего не говорить дежурному при короле Но для этого вы должны отдать мне шпагу.

— Правда… Я совсем забыл, что к королю Франции никто не входит с оружием.

— Ваше величество можете составить исключение; но в таком случае я должен предупредить дежурных, чтобы сложить с себя ответственность.

— Вот моя шпага, сударь. Доложите обо мне королю.

— Сейчас, ваше величество.

Офицер пошел и постучал в дверь, которую тотчас открыли.

— Его величество король Англии! — доложил офицер.

— Его величество король Англии! — повторил слуга.

При этих словах приближенный распахнул обе половинки двери, и стоявшие снаружи увидели, как Людовик XIV, без шляпы и шпаги, в расстегнутом камзоле, чрезвычайно удивленный, направился к дверям.

— Вы, брат мой, вы здесь в Блуа! — воскликнул Людовик XIV, делая рукой знак приближенному и слуге, чтобы они вышли в другую комнату.

— Ваше величество, — отвечал Карл II, — я ехал в Париж в надежде увидеть вас там. Молва известила меня, что вы скоро приедете сюда. Поэтому я остался здесь: мне нужно сообщить вам очень важную вещь.

— Хотите говорить здесь?

— Кажется, в этом кабинете никто не услышит нашего разговора?

— Я отпустил приближенного и дежурного слугу; они в соседней комнате.

За этой перегородкой пустая комната, выходящая в переднюю, где сидит только офицер, которого вы видели, не так ли?

— Да.

— Говорите же, брат мой, я слушаю вас.

— Ваше величество, я начинаю, надеясь встретить в вас сочувствие к бедствиям нашего дома.

Людовик покраснел и придвинул свое кресло к креслу английского короля.

— Ваше величество, — продолжал Карл, — мне не нужно спрашивать, знаете ли вы подробности моих злоключений.

Людовик покраснел еще более и, взяв руку английского короля, отвечал:

— Брат мой, стыдно сознаться, но кардинал редко говорит при мне о политике. Этого мало: прежде мой слуга Ла Порт читал мне исторические сочинения, но кардинал запретил эти чтения и уволил Ла Порта. Я должен просить вас рассказать мне о своих несчастиях, как человеку, который ничего о них не знает.

— О, ваше величество, если я расскажу все, с самого начала, то тем более пробужу в вас сострадание.

— Говорите, говорите!

— Вы знаете, государь, что меня призвали в Эдинбург в тысяча шестьсот пятидесятом году, во время экспедиции Кромвеля в Ирландию, и короновали в Стоне. Через год Кромвель, раненный в одной из захваченных им провинций, вновь напал на нас. Встретиться с ним было моей целью, уйти из Шотландии — моим желанием.

— Однако, — возразил молодой король, — Шотландия почти ваша родина.

— Да. Но Шотландцы были для меня жестокими соотечественниками! Они принудили меня отказаться от веры моих отцов. Они повесили лорда Монтроза, предали первейшего из моих приверженцев, потому что он не участвовал в союзе. Ему предложили высказать предсмертное желание. Он попросил, чтобы его разрубили на столько частей, сколько в Шотландии городов, чтобы в каждом из них были свидетели его верности. Переезжая и в города в город, я всюду находил останки этого благородного человека, который действовал, сражался, дышал для меня…

Смелым маневром я обошел армию Кромвеля и вступил в Англию. Протектор гнался за мной. Это было странное бегство, имевшее целью добиться короны. Если бы я достиг Лондона прежде Кромвеля, то награда за эту скачку досталась бы мне. Но он настиг меня у Уорчестера.

Гений Англии был уже не с нами, а с ним. Третьего сентября тысяча шестьсот пятьдесят первого года, в годовщину битвы при Дембаре, роковой для шотландцев, я был разбит.