Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны Страница 18

Он бежал к берегу, ничего не видя, не помня себя, когда ему преградил дорогу Менелай и, схватив за плечо, потащил к своему шатру.

— Мы все можем стать жертвами твоего безумия! — кричал теперь Менелай, стискивая кулаки. — Из города выступил отряд вооруженных воинов, и, как мне сказали, это — мирмидонцы, а они за своего Неоптолема готовы нас всех разорвать на куски! И это сделал ты, ты, мой племянник! И ради чего?! Ради вздорной девки!

— Хватит!

Оцепенение Ореста вдруг прорвалось, и на него нахлынуло бешенство, не уступающее бешенству Менелая. В это мгновение он стал похож на Атрида Агамемнона, хотя обычно в нем никто не замечал сходства с отцом. Его лицо стало багровым, кровью налились и глаза.

— Не смей так говорить со мной! — закричал он и шагнул к Менелаю, хватаясь за рукоять меча. — Кто бы говорил… Ты сам из-за вздорной бабы повел целые полчища ахейцев к берегам Трои, где они проторчали двенадцать лет! Ты угробил тысячи людей, чтобы вернуть свою неверную жену! Ты!

— Идиот! — прогремел Менелай. — При чем тут эта баба? Я даже не забрал ее с собой из павшей Трои, я даже не помню, куда ее дел, убил или оставил в живых! Она была моей женой, и там была оскорблена моя гордость и обесчещен мой дом и мой венец!

— А при чем были все остальные?! — не отступал Орест. — И мой отец тоже погиб из-за тебя, из-за того, что уехал так надолго!

Невероятной силы пощечина отшвырнула Ореста на несколько шагов и чуть не опрокинула наземь. Он заревел по-бычьи и дернул из ножен меч. Но лезвие застряло в ножнах — свежая кровь на нем, загустев, мешала клинку двигаться. Когда же новым рывком юноша обнажил свое оружие, перед ним уже сверкал меч Менелая.

— Изволь! — голос царя Спарты был глух и страшен. — Тебе не привыкать убивать свою родню, так что не стесняйся. Но только я не женщина, которую легко было зарезать. И не тебе, щенку, не умеющему драться, поднимать на меня оружие. Я бы уже сейчас выпустил из тебя кишки, но ты все же сын Агамемнона. А потому начинай первый, а там уж не обижайся!

Они стояли друг против друга с обнаженными мечами и смотрели один другому в глаза довольно долго. И Орест не выдержал. Задыхаясь, он опустил меч.

— Ни к чему это! — простонал он глухо. — Мне все безразлично! Все!

Полог шатра откинулся.

— Что нужно? — спросил Менелай, на всякий случай не опуская оружия и краем глаза следя за Орестом.

— Царь! — у входа стоял запыхавшийся воин-спартанец. — Корабли Эпира вышли в море. Они перегораживают выход из залива. Нам не уплыть отсюда!

— Демоны Тартара! — вскрикнул царь, и краска стала сходить с его лица. — Они нас поймали! И как быстро опомнились… Но если их царь мертв или при смерти, то кто успел так быстро отдать приказ? Не сами же гребцы сообразили…

— Их послала Андромаха. Так говорят мирмидонские воины, которые сейчас занимают гавань. В храме, после заключения брачного союза, царь Неоптолем назвал ее наследницей власти до того, как ее сын пожертвует свои волосы Аполлону.[3]

— Ах вот что! — Менелай повернулся к Оресту и внезапно расхохотался, почти весело, закатываясь смехом и свободной рукою хлопая себя по бедру. — Вот оно как! Так ты, Орест, еще и подарил нам новую царицу Эпира, которая ненавидит нас всех, как злейших врагов! Что же ты с твоими придурками-убийцами не позаботился тогда уж и ее заколоть, что ли, раз уж вам взбрело в голову посягать на царя?

Орест опустил голову.

— Гермиона не велела ее трогать. Она хотела, чтобы после смерти Неоптолема эта женщина и ее сын погибли от рук жителей Эпира. Она была уверена, что те разорвут их на куски…

— О, женский ум куда как вникает в суть! — возопил Менелай. — И рисует картины, которые ласкают женскую душу. А выходит-то все не так!

Он вновь топнул ногой, резко вложил меч в ножны и приказал воину:

— Коня! И поскорее. Если к вечеру мне не удастся разрубить этот узел, к утру перерубят всех нас.

Уже выходя из шатра, царь вновь через плечо посмотрел на Ореста.

— Я не приказываю взять тебя под стражу, потому что мне стыдно отдать такой приказ. Очень надеюсь, что ты не сбежишь и не зарежешься до моего возвращения. Хотя бы сейчас найди в себе мужество и будь мужчиной.

— Ты в город? Можно я с тобой? — крикнул, встрепенувшись, Орест.

— Только тебя там и не хватало!

И полог шатра упал.

Глава 10

Андромаха стояла, опираясь руками на спинку кресла, и смотрела, как лекарь Махаон, согнувшись и время от времени отирая локтем обильный пот, зашивает одиннадцатую или двенадцатую рану на теле Неоптолема.

Всего царю, было нанесено двадцать восемь ран. Шесть из них лекари сочли смертельными, десять более или менее опасными, остальные были лишь дополнительными причинами кровотечения, которое одно уже должно было бы убить царя Эпира. Но он еще жил, и трое призванных жрецами лекарей, хотя и не верили, что его возможно спасти, тем не менее, прилагали все свои силы и использовали все свое умение, чтобы попытаться сделать это.

Махаона Андромаха видела до того лишь один раз — это было, когда год назад зимой простудился и захворал Астианакс, и Неоптолем призвал самого опытного из лекарей, чтобы вылечить мальчика.

Пятидесятипятилетний лекарь, опытный и знающий, был участником Троянского похода, прожил под стенами Трои все двенадцать лет и не имел себе равных среди ахейцев в лечении ран и всевозможных повреждений, хотя не хуже справлялся и с любыми известными недугами, не связанными с войной. Родом он был из Афин, но, вернувшись с войны домой, встретил там враждебность своих же былых учеников, успевших стать известными и поделить между собою дома афинской знати и богачей. Им вовсе не хотелось, чтобы знаменитый лекарь стал отбивать их пациентов и завоевал большую, чем они, славу в Афинах. И тогда он, не раздумывая долго, уехал в Эпир, надеясь, что сын Ахилла, отец которого любил и уважал его, даст ему приют. И Неоптолем ему действительно обрадовался и принял, как мог почтительно и достойно. В Эпире, в пятьдесят один год, Махаон, наконец, женился на двадцатисемилетней вдове и воспитывал теперь двоих сыновей — приемного и своего…

— Уф!

Закончив последний шов и проследив за тем, как двое его помощников завершают накладывать повязки, лекарь выпрямился и вновь отер с лица пот. Он был немного полноват и лысоват, но округлое лицо, с крупным носом и подбородком, с большими, светлыми и умными глазами, казалось моложавым, особенно когда он говорил.

— Ну что, Махаон? — спросила Андромаха, переводя взгляд с воскового лица Неоптолема на измученное лицо лекаря.