Сергей Нуртазин - Русский легион Царьграда Страница 18

Сахаман подумал-подумал, ничего не ответил, но в лице посветлел…

В полдень их малая дружина остановилась около небольшого поля у раменья, чтобы дать роздых коням и себе. Расположились прямо на траве у подножия огромного дуба. Ели всухомятку, после еды пошли меж воинами разговоры, смех да шутки.

– Эй, браты, а дедок-то умаялся! – сказал вдруг один из ратников.

Все посмотрели в ту сторону, куда он указывал. Понукая тощую лошаденку, тянущую орало, к ним приближался сгорбленный седой старик в посконной рубахе, за ним важно вышагивали грачи и выклевывали из борозды червяков и личинок. Пахарь заметил незнакомцев, прикрыл от солнца ладонью лицо и стал вглядываться в их сторону, затем, признав в воинах руссов, продолжил пахоту. Когда борозда пролегла неподалеку от расположившихся на отдых дружинников, он остановился и громко сказал:

– Мир вам, люди добрые!

– И тебе того же! – ответили дружинники.

– Поснедай с нами, старче, – пригласил старика Ратша.

– Недосуг мне, молодцы, – ответил старик.

– А давай-ка, дедушко, я помогу тебе, – сказал Мечеслав. Подойдя к старику, нагнулся, поднял ком свежевспаханной земли, понюхал его и размял в ладони. – Хороша землица!

«Нам бы такую», – подумал он, возвращаясь мыслями туда, куда возврата ему не было.

– Что ж, вот тебе орало, а я передохну малость, – сказал дед, уступая место Мечеславу.

– А что, старинушка, ты один-одинешенек и пособить тебе некому? – спросил Мечеслав.

– Некому, молодец… Ушел я из рода своего по младости, изгоем стал, поселился в этих местах, жену завел, чада пошли, ладно мы жили. Четверо сынов у меня было, множился род мой, но пришли печенеги и погубили всех, только старуха моя хворая да внучонок малой остались, – ответил старик и устало зашагал в сторону дружинников. Мечеслав постоял, глядя на его сгорбленную спину, опущенные плечи, затем крепче ухватился за орало и пошел твердым уверенным шагом. Он соскучился по земле, по мирной работе, и ему казалось, что черноватая свежевспаханная земля это его прошлое. А там, впереди, виднеется целина – новая, еще не пройденная им жизнь, которую ему еще предстоит вспахать. Он шел и шел, не замечая текущего по лицу пота, солнца, припекающего спину, не замечая времени.

– Эй, Мечеслав, пора! – позвал его Ратша. Мечеслав остановился, к нему неспешно подошел старик.

– Знать, Мечеславом кличут тебя? – спросил он.

– Мечеславом, дедушко.

– Да хранят тебя Перун и Велес за дела твои добрые! Прощай! – сказал старик.

– Будь здрав, дедушко! Может, встренемся еще!

На морщинистом лице старика блеснула слеза. Мечеслав, превозмогая чувство жалости, добежал до Соколка, которого придерживал за повод Сахаман. Их небольшая дружина двинулась дальше. Покачиваясь в седле, Мечеслав незаметно для себя задремал, и приснилось ему в этом недолгом сне, что стоит он по пояс в речке, а маленькая Красава бегает по берегу, он черпает воду ладонями и плещет на нее, брызги летят, сверкая на солнце. Сестра закрывается ручонками, смеется… Недалече на зеленой траве сидят, обнявшись, батюшка в домотканом зипуне, в портах без обувки, и матушка, на ней синий сарафан и рогатая кичка. Они, улыбаясь, глядят на детей своих, а отец вдруг говорит чужим голосом:

– Мечеслав! Мечеслав, друже! Очнись! – Кто-то толкал его в плечо. Мечеслав открыл глаза, увидел Сахамана.

– Сморился? Добудиться не могу! Видать, утомила тебя работа в поле. Впереди река, вскорости переправляться будем, изготовься!

Солнце уже попрощалось с землей, когда они подъезжали к месту своей службы. Неожиданно из темноты появились два конных воина, один в кольчуге и островерхом шлеме, другой в черной мохнатой шапке и персидском полукафтане, оба были вооружены копьями и луками со стрелами в колчанах. Приблизившись, воин в шлеме спросил:

– Чьи будете, кмети?

– Князя Владимира дружинные воины, в помощь вам! – ответил громко Ратша. – Воеводу вашего надобно мне, Яруна.

Слева зашевелились кусты, дружинники, бывшие с Ратшей, напряглись, вглядываясь в темень и невольно хватаясь за рукояти мечей. Из кустов неторопливо выехал еще один всадник, в колпаке, в кожаных латах, надетых поверх рубахи, на широкие плечи его был накинут сермяжный плащ, из-под полы которого выглядывала хазарская сабля.

– Поспешайте за мной, – сказал он и поскакал в сторону стоявшей неподалеку заставы. В темноте въехали в острожек, обнесенный частоколом, посреди которого на небольшой площади горел костер и сидели люди. Все встали навстречу всадникам, из толпы вышел немолодой воин богатырского сложения, с темно-русыми, чуть с проседью, волосами и такими же вислыми длинными усами.

– Аль не признал, Ярун Волуевич? – сказал Ратша, спрыгивая с коня.

– Да никак Ратша! Ты ли это, друже? – воскликнул радостно Ярун. Они крепко обнялись. – Ставьте коней, угощать вас будем, чай, изголодались с дороги? Эй, браты, ставь столы да скамьи, – крикнул Ярун, освободившись из объятий Ратши. Люди, стоявшие у костра, забегали, засуетились, выполняя приказ старшого. Вскоре столы были накрыты. Все расселись в предвкушении начала трапезы. Вновь прибывшие и те, кто встретил их в острожке, с интересом поглядывали друг на друга.

– Други! – громко сказал Ярун, подымаясь со скамьи с чарой в руке. – Выпьем чару эту за нас, за дружину да за землю нашу! Чтобы не плакала она слезами горючими под копытами вражьих коней!

Выпив по первой чаре, воины принялись за еду. За Яруном чару поднял Ратша:

– Здесь кон нашей земли, и было слово Владимирово – строить грады да острожки с заставами, чтобы не мог враг нежданно-негаданно напасть. Для того и нас князь к вам в помощь прислал. Будем вместе, братья, оборонять землю нашу. Да не коснется ее мечом и огнем никакой враг!

– Ладно сказываешь, Ратша! За то и выпьем!

– Поведай, Ярун Волуевич, о житье вашем, – отставляя в сторону опустошенную чару, произнес Ратша.

– Живем так: в одной руке меч, в другой орало. Печенег только и ждет случая пограбить. Одесную и ошуюю от нас стоят такие же острожки и заставы, по ним и рубеж проходит. Но – далече мы друг от друга… А потому постоянно в степь дозоры посылаем, чтобы разведывать, где таятся находники. И когда видим их воочию, а то и сшибемся с ними, тогда дымами знать даем своим соседям, куда, откуда и в каком числе они идут. В этих степях завсегда вои наши были. Баял мне грек один из Корсуни, что здесь скифы жили, предки наши, они, мол, Змиевы валы и насы́пали, что позади нас, ближе к Киев-граду.

– Слыхивал и я о том. А люд-то, погляжу, средь вас разный, – сказал Ратша, оглядывая сидящих за столом.

– Да уж! У нас тут – всякого жита по лопате… Есть средь нас воины, князем Владимиром, как и вы, к нам присланные, есть изгои и изверги от славянских племен, они своей волей к нам пришли, есть варяги, есть торки, что недавно кочевать недалече стали, когда хазары согнали их с родных кочевий. Иные женками да чадами обзавелись, в сельцах живут за нами, или станами у застав, а то и в самих острожках, с десяток семей и в нашем острожке прижились. Хлеб для нас – не князева забота, от них, семейных, мы – с хлебом. Ну и сами мы, ратные, от пахарей не в стороне, помогаем им. Знал бы ты, Ратша, какая здесь земля, на Руси такой нет, родит дивно…