Иван Наживин - На рубежах южных (сборник) Страница 18

– Пан войсковой судья?! – изумленно выкликнул он.

– Лей, лей, хорунжий! – усмехнулся Головатый. – От такого кулеша пятен на шароварах не будет…

Теперь уже все сидящие у костра остолбенело смотрели на нежданного гостя. А тот окинул их спокойным взглядом, усмехнулся в сивые усы и проговорил:

– Что ж про кулеш забыли, хлопцы? Эдак и сами голодными останетесь, и меня, гостя своего, не накормите… Не стану же я не в свой черед хлебать…

Деревянные ложки снова застучали о котел. Весть о том, что сам пан войсковой судья ест кулеш вместе с казаками, облетела лагерь. Со всех сторон к костру Собакаря сошлись черноморцы. Они тесным кольцом окружили костер. Сотни глаз сверлили Головатого, но он спокойно, словно не замечая, продолжал есть.

– Да, кулеш у вас не больно гарный! – наконец проговорил Головатый, откладывая ложку. – Прямо скажу – дрянной кулеш, одна пшенинка другую погоняет, а салом и не пахнет…

Казаки зашумели. Чей-то визгливый голос выкрикнул:

– Харч наш господа полковники, матери их черт, купчишкам продали…

– Все к себе гребут, – подхватил хриплый бас. И будто ураган разразился над лагерем.

А Головатый невозмутимо слушал гневные, яростные крики. Неторопливо, спокойно вытащил из кармана засаленный кисет, протянул его сидящему рядом Дикуну, голой рукой достал из костра уголек и старательно раскурил люльку.

Когда крики стали смолкать, Головатый заговорил, чуть повысив старческий басок:

– Добре, сынки! Разберусь с вашими обидами. А пока суд да дело, обещаю вам – завтра же будет у вас настоящий, густой кулеш с салом. И рыба будет… И баньки накажу во всем городе для вас истопить…

В своей старенькой свитке, в штопаных шароварах походил пан войсковой судья на простого старого казака, на деда, который беседует со своими сынами и внуками. Он старчески покашливал, сплевывал в костер и одобрительно кивал головой.

– А с походом как, батька Головатый? – спросил кто-то из старых казаков.

– С походом? – Антон Андреевич сунул в карман шаровар пустой кисет. – С походом, хлопцы, не во мне дело. Сами знаете, – здесь не Сечь Запорожская, здесь шапками дело не решить… Но скажу я вам, браты-казаки, хоть и не вправе я это говорить, – недолго ждать осталось… Днями отплывем. А там, в Персии, для смелых – добрый дуван будет: и шелка, и камни-самоцветы, и туманы золотые…

Головатый неторопливо, с кряхтеньем поднялся на ноги и обвел столпившихся кругом казаков быстрым взглядом.

– Ну, на покой пора, хлопцы… Пора дать отдых моим старым костям.

– Ур-ра батьке Головатому! – крикнул чей-то восторженный голос. – Ура нашему заступнику!

– Ур-ра! – пронеслось по толпе.

Дюжие руки подхватили войскового судью, подняли вверх и понесли к стоящей в стороне тачанке. Казаки долго смотрели вслед,

– Вот это человек! И не подумаешь, что пан! – восхищенно говорил Шмалько. – Сразу видно – свой брат-казак…

– А вот ты бы у него на хуторе поробыл, как я, так узнал, какой он, – сердито проворчал Собакарь.

– А какой?

– Да такой, как все паны. Только поумнее других…

На следующий день, к обеду в казачий лагерь подвезли сало, муку, крупу, свежую рыбу. На двух телегах – четыре бочки с горилкой.

– Пан войсковой судья казачеству шлет! – громко объявил разбитной, голосистый есаул.

В лагере на все лады славили батьку Головатого. И даже хорунжий Собакарь не возражал против этих восхвалений.

А дело было так. Ранним утром Антон Андреевич вызвал к себе Великого и Чернышева. Те, догадавшись, зачем их требует войсковой судья, пришли вместе, вместе и предстали перед Головатым.

– Правду говорят? – он сдвинул лохматые брови.

– Ты о чем разговор ведешь, Антон Андреевич? – непонимающе смотрел на него Великий.

– А о том…

Головатый грузно поднялся из-за стола и зло откинул ногой табуретку.

– А о том, что говорят. Вы соль да вино продали?

– Навет!

– По злобе кто-то наговаривает! – в один голос принялись оправдываться полковники.

– Брешете, сучьи дети! – взорвался Головатый и грохнул дюжим кулаком по столу. – Лучше признавайтесь, а то я это дело все раскопаю!

– Грешны, Антон Андреевич! – струсил Чернышев.

– Да и греха-то, Антон Андреевич, самая малость, – начал Великий, прямо глядя в глаза Головатому. – Продали на копейку, а брешут на алтын. Собачий народ пошел. Вон даже и про твою милость…

– Что? – хмуро оборвал Головатый.

– Да вон, говорят, что ты подарки принял от купцов за то, что казаки баржи грузили…

Седые усы войскового судьи обвисли. Другим, ворчливо-добродушным тоном заговорил:

– Дурни вы! В любом деле надо край знать. Нынче ж отправьте казакам крупы, сала, рыбы. А то доведем их до бунта. С этим делом нельзя шутить.

– Исполним, Антон Андреевич! – покорным голосом проговорил Великий.

– Сделаем! – подтвердил Чернышев.

– Добре! – уже милостиво кивнул головой Антон Андреевич. – И чтобы больше такое не повторялось. Было не было, а чтоб до меня такие слухи не доходили. Не посмотрю, что вы полковники и перед войском заслуги имеете. Разжалую. – И уже спокойно: – В полках чаще надо бывать да за людьми следить, с вас спросится…

Полковники вышли. Уже за дверью они снова переглянулись.

– Отделались, – вытер пот Чернышев.

– А хитер пан войсковой судья! Ой, хитер! – восхищенно проговорил Великий. – Вот у кого учиться, как дела делать!

Только-только начинает голубеть густая синева ночи, еще горит над самой землей утренняя звезда, уж просыпается астраханский люд.

Первыми, как всегда, поднялись артельные стряпухи. Подоткнув подолы длинных, со множеством оборок юбок, они развели огонь под таганами, наносили воды и принялись варить суп.

За ними пробудились и мужики. Стараясь не промочить лаптей, они степенно умылись в Волге, помолились, поартельно уселись вокруг общих котлов и вслед за старостами поочередно заработали деревянными ложками. Ели без слов, посапывая, звучно втягивая горячее варево.

А город же выбрасывал на пристань толпы голытьбы. Берег oжил. Прошли строем казаки на разгрузку баржи. Под ногами похрустывал песок. Чей-то озорной голос вслед им выкрикнул обидное:

– Эй вы, хохлы! Купецкая служба!

– А что, чай, купчам от них прибыльно, – поддержал его артельный мужичок. – Дармовые работнички, не то, что мы…

Казаки зло огрызались. Самые горячие, сжимая кулаки, выскакивали из рядов. Но дело кончалось только перебранкой.

Один за другим поднялись мужики, сложили в кучу, под надзор стряпух свои котомки и двинулись на работу.

К одной запоздавшей к завтраку артели прибежал запыхавшийся подрядчик. Брызгая слюной, стал ругать мужиков. Надоев, те вскочили и заторопились к лубяному лабазу.