Емельян Ярмагаев - Приключения Питера Джойса Страница 18

Ехида эта, мисс Алиса, встречая меня с бумагами в pуках, каждый раз спрашивала: «Как идет снаряжение вашей „Уродины Мэри“, капитан Хаммаршельд?»

Что ответить такой дуре? Разве ей понять, что это значит — сразу повзрослев, покидать родное гнездо? Выдергивать гвозди из стен, выворачивать котлы из очагов, выламывать стекла с переплетами, сдвигать дедовскую мебель, которая стонет совсем человеческим голосом, срываясь с насиженного места? Пришлось грузить в фургон и знаменитый ларь с медными ангелами… поспишь ли когда-нибудь под их защитой?

А золотое солнце на блюде осталось таким же лучезарным, и синие волны в том же образцовом порядке подступали к зеленому лесу.

ЧАСТЬ II

РАССКАЗЫВАЕТ ПИТЕР ДЖОЙС

Глава I

В начинаниях своих будьте подобны коту на крыше. Взгляните, как пробирается он там к далекой звезде, мудро балансируя хвостом, бдительный, боязливый — и непреклонный!

Отец мой, почтенный кентский сквайр, говорил мне:

— Питер, вероятно, ты кажешься себе исполином, который может все. Взгляни в зеркало. Ты увидишь суетливого юнца, которого бог не наделил ни красотой, ни талантом, ни даже здравым смыслом, чтобы это понять.

В самом деле, меня почему-то не покидала беспочвенная уверенность, будто я все могу. Вечно я лез отвечать урок раньше хороших учеников — дело оборачивалось поркой; бросался на сильных мальчиков — и бывал бит; прельщался самыми хорошенькими девушками… ну, и все в таком роде.

Юность прошла, настало время приобщаться к делу — пивоварению, на котором отец сколотил небольшое состояние. Но в эту пору я прочел «Всемирную историю» сэра Уолтера Ралея, и мне показалось, что во мне умрет Александр Македонский. Я отплыл в Европу со шпагой на боку и без гроша в кармане.

Потом были войны — я сражался на стороне Нидерландов против испанцев и на стороне венгров против турок, — плен и бегство из Турции через Малую Азию и Татарию.

В Швейцарии, где я подвизался в качестве одного из тайных агентов нунция [63], у меня произошло недоразумение с синклитом [64] женевских «святых» [65], которое мне стоило левого уха. Нунций, правда, вызволил меня из тюрьмы, однако не доплатил за службу, и таким образом я поссорился одновременно с двумя враждующими церквями: с обновленной, кальвинистской, и старой, католической. Но все это мелочи. А вот когда я сидел в подземелье женевского замка, тюремщик одолжил мне книгу с длинным названием. Читая ее, я забыл, что меня не ждет впереди ничего комфортабельнее виселицы. Книгу сочинил испанский солдат, но она была написана про меня.

С тех пор тень тощего идальго из Ламанчи неотступно волочилась за мной по землям и морям. Мысль, что жил на свете чудак еще более самонадеянный и невезучий, чем я, освежала меня подобно ветерку в зной.

О Новом Свете впервые я услышал из уст знаменитого картографа, чьи карты и атласы будили мечты о Великом Западном проходе в страну Катай. Беспокойная звезда немедля увлекла меня в далекую Виргинию, которую основал сэр Уолтер Ралей. Туда я отплыл из Голландии с целью создать невиданное государство — создать с кучкой подобных мне разгильдяев, не умеющих отличить мотыгу от зубочистки! Дело кончилось лихорадкой, голодом и попрошайничеством у индейцев. От нас индейцы научились только гнать маисовую водку — что было конечно немаловажным шагом к прогрессу. Потом они устроили резню — дело было в 1622 году, — и я еле унес из Виргинии ноги.

Для окончания моей одиссеи осталось добавить немногое. Из Нового Света я вернулся в Голландию, в Дюнкерке вынужден был завербоваться на пиратский корабль, чтобы попасть на родину, поскольку у меня в карманах было непреходящее мелководье.

Английские донкихоты отличаются от испанских тем, что, нападая на ветряные мельницы, твердо рассчитывают добыть пшеничную муку. Лично я вынес из своих скитаний убеждение, что сэр Томас Мор [66] прав и Утопия должна где-то существовать. Где? Конечно, в той же Америке, в которой я потерпел постыдное крушение. Надо только как следует взяться за дело.

В ту пору я достиг своих шести футов росту и, несмотря на сильную худобу, стал вынослив и крепок. Испанский клинок и длинноствольный мушкет в моих руках были не безделица. Кроме того, я научился ориентироваться в пространстве не только по солнцу и звездам и, наконец, прочел порядочно книг, в том числе «Гвинею» Уолтера Ралея. Да, автор был не мне чета: вельможа, воин, ученый, моряк, дипломат. Но в нем я узнал свою одержимость.

Что такое одержимость в человеке, откуда она? Нам знать не дано, Может, это зов далеких звезд, на которых записана наша судьба? Или повеление скучного кальвинистского бога, который, как расчетливый купец, все исчислил наперед? Так или иначе, к тридцати моим годам то, что разрозненно бродило во мне: дерзость невежды, любопытство, желание «вскрыть мир, как устрицу, своим мечом» — объединилось в одно неистовое стремление, имевшее точный и постоянный адрес: Вест-Индия, она же Новый Свет, она же Виргиния, или Новая Англия, — тогда эти названия не различали.

Паренек, которого я встретил на берегу Ла-Манша, поразил меня своим видом. Независимо задрав подбородок, он шествовал вдоль берега. Достоинство его осанки было прямо-таки загадочным, если учесть веревку на его шее, конец которой находился в руках одного из самых отпетых негодяев с палубы «Морского коня».

Когда я насмерть схватился с пиратом, юноша не убежал. Нет, он остался и перенес мои объятия с холодным недоумением — белобрысое и длинноногое воплощение страны, с которой я так долго был разлучен. Веснушки пылали на круглой физиономии, а глаза были того неласкового оттенка, который присущ куску льда на изломе. Едва мы познакомились, он дал понять, какая для меня честь — общение с ним, клерком захудалого манора. Он невыносимо чванился своим свободным происхождением, объяснялся в антипатии к ведьмам и с почтением отозвался о своей леди, чье имя голландские газеты упоминали в неразрывном сочетании со словами «пеньковая веревка».

Как я понял впоследствии, в одном Бэке Хаммаршельде умещался весь Стонхилл — идиллический уголок старой Англии, где когда-то процветал черный промысел на отходах кораблекрушений. Но и теперешние нравы представляли собой сочетание занудливых добродетелей с разбойничьими традициями и изуверскими предрассудками. Обыватели Стонхилла никогда не упускали случая вцепиться друг другу в глотки — следовательно, оставалось направить их злобную энергию в нужное русло. Для этого не хватало только меня.