Евгений Шалашов - Десятый самозванец Страница 18

Акундинов, поднявшийся с места, не понимал, что это цыган и Федот вдруг вскинулись, но спросить об этом не успел. Федот схватил его за руку и вытащил из трактира другим ходом. Пробежав закоулками и оказавшись среди совсем уж незнакомых развалин, цыган и Федот с облегчением вздохнули.

— Ну, оторвались, слава богу! — перекрестился Федот.

— Слушай, а чего мы бежали-то? — удивился Тимофей. — Ну, пришли бы стрельцы да так же бы и ушли. Чего бегать-то было?

— Тебе-то, может, ничего. А нам…

— Мужики, купчая-то моя где? — опять спросил Тимофей.

— В трактире осталась, там же, где серебро твое, — огрызнулся цыган. — Не с собой же нам грамотки-то носить?

— Ну а я как же?

— Да не беспокойся ты, — принялся ворковать Федот. — Сейчас вернемся, деньги досчитаем да все тебе и вернем. Мы ж люди-то честные!

Выждав какое-то время, мужики вернулись в трактир. Только шли теперь не черным ходом, а обычным. В трактире никого не было. Один лишь целовальник, завидев вошедших, горестно сказал:

— А серебро-то, тю-тю!

— Как — тю-тю? — схватил его за грудки Федот.

— Да так, — объяснил целовальник. — Стрельцы пришли и по каморам да разошлись. В вашей-то каморе прямо на столе серебро и узрели. «Чье?» — спрашивают. А я плечами пожимаю. Ну а что я должен сказать? Был подьячий, что в кости проигрался? Вот они тогда и говорят — раз ничье, пусть в казну и отходит.

— Вот так-то вот, — грустно сказал Федот, обращаясь к Тимофею. — Стало быть, плакали твои денежки.

— Почему — мои? — обмирая, спросил Тимофей. — Я же их вам принес.

— Ну мало ли что, что принес, — вздохнул цыган. — Нес-нес, да не донес. Мы что, виноваты, что стрельцы пришли? Так что извиняй, парень, а долг-то весь этот на тебе так и остался. У нас все по-честному…

— Э, мужики, да вы чего? — опешил Акундинов. — Да как же так? Я ведь, почитай, за каждую копейку из шкуры вывернулся.

— Ну, а нам-то какое до этого дело? — равнодушно спросил Федот. — Ты деньги проиграл? Проиграл. Купчую подписал? Подписал. Ну а деньги-то где? Нету денег-то…

— Ах ты, сволочь, — бросился Акундинов на Федота, но был сразу же остановлен цыганом и целовальником.

— Ну, какой же ты горячий, — усмехнулся «торговый гость» и ударил Тимоху под дых. — Успокойся да и послушай. Деньги, что проиграл, нам вернешь. Нашел же двести, значит, найдешь еще. Ну а то сам знаешь, что будет. Я ведь грамотку-то кабальную на тебя любому боярину продам, не поморщусь. И что ты думаешь, не купят? Еще как купят. Холопы грамотные, они кому хошь нужны…

Тимофей возвращался домой, не разбирая дороги. Дойдя до жилья, упал прямо на пол и зарыдал, как ребенок. Перепуганный Костка бегал вокруг и не мог понять, что же такое случилось! Предлагал для друга и водки, и водички, но все было тщетно. Тот же, прорыдав почти всю ночь, к утру успокоился и принялся думать. Думал-передумал и о своем горе, и о своей глупости. Ну а самое главное, ему не давали покоя те стрельцы, что забрали серебро. Что-то тут было не так. Заснул Тимофей только под утро, забывшись коротким сном, но уже приняв решение.

Костке было велено найти пару коней. Где он должен был их искать, Тимоха уточнять не стал. Но все же, памятуя, что батька у друга до сих пор служит то ли конюшенным, то ли стремянным, знал, что тот лошадей найдет. Так оно и вышло. Через полчаса во двор прибыл Костка, ведя на поводу двух превосходных коней.

— Тимоша, а ты что удумал-то? — опасливо спросил друг, глядя на то, как Акундинов вертит в руках отцовскую саблю.

— Да так вот, разминаюсь, — неопределенно ответил Тимофей, рассекая крест-накрест воздух. — Сабля, понимаешь ли, давно лежит, ну а почему?

Рука, взявшаяся за рукоятку, сразу же вспомнила уроки, которые стрелецкий десятник Демид Акундинов давал своему сыну. Батька-то, царствие ему небесное, думал, что и сын пойдет по его стопам! Ан нет, не вышло.

От долгого лежания под печкой клинок поржавел, покрывшись бурыми пятнами, а острие было как край гребешка — все в мелких щербинках. Но после чистки и правки старая сабля, кованная кузнецами из Устюжны, заблестела. Уломское болотное железо — это, конечно, не булат и даже не немецкая сталь. Некрасивое оно да неказистое. Зато отменно прочное и надежное. Может быть, волосок на лету или лозу с оттяжкой Тимоха и не сумел бы перерубить, но руку-ногу — запросто!

Спрятал саблю в ножны, а их потом подсунул под подпругу так, чтобы со стороны не было видно. Иначе первый же стрелецкий караул прицепится — а с кем это парень, судя по виду, приказной, воевать собирается?

— Поехали, — коротко приказал Тимофей другу, забираясь в седло.

Ехать было недолго, но на всякий случай Тимофей сделал вокруг кабака пару кругов. Узрев, что ближайший стрелецкий караул стоит сейчас около бани да точит лясы с бабами, выбегавшими из парной, развернулся и поехал обратно. Когда показался все тот же кабак, Акундинов, спешившись и помогая слезть Костке, принялся наставлять друга:

— Зайди вовнутрь да скажи целовальнику — Федота да цыгана на улицу просят. Кто просит — ты не знаешь. Мужик, дескать, какой-то… Сказал только, старый, мол, друг, что деньги вчера не донес, вдруг долги отдать хочет. В кабак-де войти ему никак неможно…

— Тимоша, да ты чего, лошадок, что ли, отдать собрался? — испугался Конюхов. — Так батька же, коли узнает, меня со свету сживет. Это же кони самого боярина Телепнева, которому царь-батюшка разрешил их в дворцовую конюшню поставить, пока князь в отъезде. Я уж и так боюсь, что увидит коней-то кто-нибудь…

— Не боись, — подтолкнул Тимофей друга, а сам, взяв коней под уздцы, повел их за угол, где глухая стена кабака смыкалась с задней стеной чьего-то сарая.

Там никого не было, кроме пьяной побродяжки, спавшей на куче мокрой и слегка заснеженной соломы. Снег нынче пошел раненько, зато прикрыл всю осеннюю грязь. Судя по задранному подолу, бабой недавно кто-то попользовался… Глянув на широко разведенные ноги и мощный «подшерсток» между ними, Акундинов ощутил желание. «Эх, надо было сказать Конюхову, чтобы не торопился, — с досадой подумал Тимоха. — А может, еще и успею?» Э, нет, Костка был легок на помине…

— Щас выйдут, — доложил он, равнодушно глянув на бабу, а потом спросил: — А может, я пока в кабаке посижу?

— Перебьешься, — отказал было Тимофей, но потом передумал: — Ты лучше вот что сделай. Купи у целовальника пару бутылок, только пусть он их не в скляницах, а в кожаных флягах даст. Но, — пригрозил он, — если хотя бы чарку примешь — собственноручно убью!

Конюхов, заполучивши копеечки, радостно убежал. Тимофей, выглядывая из-за угла, увидел, как к нему идут цыган да Федот.