Валерио Манфреди - Александр Македонский. Пределы мира Страница 19

Они вернулись в лагерь и разделились: Гефестион отправился к своему отряду «Острия», а Александр пошел в шатер к Барсине. Она встретила его поцелуем.

— Я слышала, что ты уехал куда-то один, и волновалась.

Александр прижал ее к себе, ничего не сказав.

— Завтра ты поведешь в бой свою конницу, правда?

— Да.

— Зачем подвергать себя смертельной опасности? Если с тобой что-то случится, твои солдаты останутся без командира.

— У царя есть свои привилегии, но, когда его солдаты идут навстречу опасности, он должен быть готов умереть первым. Послушай меня, Барсина: вон там, в восьми-девяти стадиях отсюда, стоит персидский лагерь. Там находятся твой отец Артабаз и… твой сын.

Взор Барсины вдруг заволокло слезами.

— Если хочешь отправиться к ним, — продолжил Александр, — я прикажу проводить тебя вместе с Фраатом до первого персидского поста.

— Ты этого хочешь? — спросила Барсина.

— Нет. Я хочу, чтобы ты оставалась со мной, но понимаю, что твое сердце разделено и потому ты никогда не можешь быть счастлива.

Барсина погладила его лицо и волосы, а потом проговорила:

— Я твоя женщина. Я остаюсь.

— Если ты моя женщина, заставь меня в эту ночь перед сражением забыть обо всем, ласкай меня, как никогда не ласкала ни одного мужчину, подари наслаждение. Завтра от меня может остаться лишь пригоршня праха.

И, не дождавшись ее ответа, стал целовать ее в шею и грудь, ласкать ее живот и бедра, с неодолимой силой прижимая ее к себе. Ощутив исходящий от его кожи лихорадочный жар, и аромат его волос, и насыщенный мускусный запах его паха, Барсина отдалась волне желания, пробежавшей под кожей вместе с горячим током крови.

Он продолжал ласкать и целовать ее, а она разделась сама и раздела его, забыв о былой сдержанности. Жадно целуя его в губы и в грудь, она повалила его, голого, на ковер, покрывая страстными поцелуями. Александр подмял ее под себя и яростно овладел ею, словно наслаждался ее телом и ее любовью в последний раз. Он видел, как горят ее глаза, как ее лицо искажается все сильнее и мучительнее, ощущал, как ее руки и ногти впиваются ему в плечи и спину, и, наконец, услышал ее восторженный крик, вызванный безмерным, ничем не стесненным наслаждением, какое только боги могут послать смертным.

Александр откинулся навзничь на мягкий ковер, а она продолжала целовать его и ласкать, самозабвенно и неистово. Он отвечал на ее поцелуи, а потом, с последней лаской, оторвался от нее и встал.

— Спи со мной, прошу тебя, — сказала ему Барсина.

— Не могу. Завтра перед наивысшим испытанием мои люди должны увидеть меня в одиночестве. Часовые, вышедшие в последнюю стражу, должны знать, что ночью охраняли одиночество своего царя. Прощай, Барсина. Если мне суждено погибнуть в бою, не оплакивай меня: это честь — пасть на поле боя, избежав долгой старости и постепенного телесного и умственного упадка. Если я умру, возвращайся к своему народу и своим сыновьям и живи безмятежно своей жизнью, вспоминая, что тебя любили, любили так, как ни одну другую женщину в мире.

Барсина поцеловала его в последний раз, прежде чем он исчез за порогом. Ей не хватило мужества сказать ему, что она ждет от него ребенка.

ГЛАВА 13

Его разбудил Парменион, вошедший в царский шатер:

— Государь, пора.

Полководец был в боевых доспехах, и Александр смотрел на него с неизменным восхищением: в столь преклонные лета старый воин был прям и крепок, как дуб. Царь встал и, как был голый, проглотил уже приготовленную Лептиной «чашу Нестора». Пока двое слуг одевали его и облачали в доспехи, третий принес щит и великолепный шлем в форме львиной головы с разинутой пастью.

— Парменион, — начал Александр, — этот день будет полон неопределенности, особенно в отношении того, что произойдет на левом фланге. Поэтому я решил доверить командование этим краем нашего строя тебе. А Черный поведет правый фланг. Мы двинемся вперед, прижав оба крыла, как бросающийся на добычу сокол. Будем идти, пока враги не решат остановить нас, бросив навстречу свой правый фланг. Тогда я возглавлю атаку и расколю пополам их наступление по фронту. Но пока я в центре буду противостоять вражеским головным частям, ты слева столкнешься с их флангом. Я знаю, что ты выстоишь и ни в коем случае не отступишь.

— Не отступлю, государь.

Александр покачал головой.

— Ты всегда держишься так строго, а ведь когда-то сажал меня к себе на колени…

Парменион кивнул и заговорил чуть иначе:

— Я не отступлю, мой мальчик, пока могу дышать. Да помогут нам боги.

Выйдя из шатра, царь увидел, что посреди лагеря Аристандр заколол жертву и сжигает ее. Дым стелился по земле, как длинная змея, и с трудом находил путь к небу.

— Что говорят твои гадания, ясновидец? Аристандр обернулся к царю характерным движением, страшно напомнившим Александру его отца Филиппа, и проговорил:

— Это будет самый тяжелый день в твоей жизни, Александр, но ты победишь.

— Да пожелают боги, чтобы твои слова оказались правдой, — отозвался Александр и взял поводья Букефала, которого подвели к нему из стойла.

Лагерь бурлил деятельностью: повсюду раздавались сухие команды, отряды конницы занимали позиции, пехотинцы выстраивались в маршевую колонну. Александр вскочил на коня и, пришпорив его, подскакал к голове «Острия». К царю подъехал Гефестион. Позади него занял место Леоннат в железных доспехах с огромным топором в руке, а рядом с ним Птолемей. У них за спиной — Лисимах, Селевк и Филот. Царские друзья шли впереди прочих конных частей гетайров. Впереди всех на левом фланге бежали пешие фракийцы и агриане, за ними слева следовали фаланги и штурмовой отряд, их вели командиры — Кен, Пердикка, Мелеагр, Симмий и Полисперхон. Замыкающий построение Кратер командовал фессалийцами. Справа уже расположились в походном порядке восемь соединений греческих союзников, а за ними тянулся длинный хвост пехоты из фракийцев и трибаллов, который заканчивался у царских шатров и обоза.

Царь поднял руку, и трубачи протрубили сигнал выступления. «Острие» двинулось шагом вслед за Александром, который повел его к передней границе лагеря. Послышался звук боевых рогов, и показалось необозримое, простертое бесконечным фронтом войско Великого Царя. Впереди несли сотни значков и знамен, и сквозь поднятые шагами облака пыли на солнце искрилось металлическое оружие, металлические блики вспыхивали, как молнии в грозовой туче.

Леоннат обвел взглядом персидский строй, протянувшийся от одного края равнины до другого, и сквозь зубы прошептал:

— Великий Зевс!

Но царь не выказывал ни малейших признаков восхищения этим грандиозным зрелищем. Он просто продолжал шагом ехать вперед, держа у груди поводья Букефала, который, изогнув мощную лоснящуюся шею, храпел и кусал удила.