Буря - Евгений Васильевич Шалашов Страница 19

Какое отношение к ней имеет военное министерство?

— Для начала я хотела бы спросить, вы ведь не имеете к этому отношения? — она посмотрела на меня распахнув глаза. Марина в моём мире часто так делала и это неизменно действовало на меня, но сейчас ничего даже не ёкнуло.

— Мне бы для начала понять о чём идёт речь, — устало произнёс я.

— Я понимаю что я лишь юная девушка, и на меня изначально смотрят с недоверием, но я ведь неплохо справляюсь в хосписе.

Да уж. Чувствую она так может бесконечно продолжать, не решаясь переходить к сути. И еще… В этом мире не было слова «хоспис», но появилось. Благодаря мне, между прочем.

Сейчас она снова напоминала мою жену, оставленную в том мире. Но теперь это сходство уже не резало ни душу, ни сердце. Похожа, так и похожа. Мало ли людей похожих друг на друга.

— Марина, вы опять уходите в сторону, — терпеливо сказал я. — Что за начинание, почему военное министерство им противится? И причем здесь я, если вас последний раз видел полгода назад? Давайте-ка по порядку.

— Как прикажете, — наконец ответила она, вздохнув и склонив голову. Ещё немного помявшись, она принялась излагать. — Мы с подругами по Бестужевским курсам решили создать «Поезд милосердия», чтобы вывозить раненых с фронта. У некоторых из них родители очень богатые, могут позволить помочь и России, и раненым солдатам. Мы купили списанные вагоны, потому что целых — хоть спальных, хоть курьерских, по уверениям чиновников из министерства путей и сообщений, нет. Все вагоны являются государственными и предназначены для военных перевозок. Даже ваш… то есть, отец Павла Кутафьина, не смог помочь, хотя он и занимается частными железнодорожными подрядами. Сказал, что все вагоны и паровозы на особом учете, что продать какой-то вагон частным лицам — должностное преступление.

— Это действительно так, — кивнул я. — Вся железная дорога, вне зависимости от принадлежности некоторых участков тому или иному лицу, на время войны — собственность государства. То же самое с паровозами и вагонами. Все это мобилизовано для войны.

— Это я понимаю. Мы купили списанные товарные вагоны, отыскали паровоз, который должны были отправить на металлолом, тоже все починили. Привели их в порядок за свой счет. Некоторые рабочие даже отказывались брать деньги за работу — мол, рады помочь фронту! Теперь у нас есть двадцать вагонов, оборудованных специальными купе для перевозки раненых, имеется даже операционная. Мне удалось закупить медицинское оборудование. Даже кислородные баллоны, хотя это было очень сложно. Но проблема в том, что весь медицинский персонал либо уже на фронте, либо приписан к госпиталям. Понимаю, тяжело. Тогда я обратилась к курсисткам, которые ещё не закончили обучение, отыскала двух докторов преклонного возраста, отошедших от дел. Дедушка Наташи Деменьевой долго работал машинистом на железной дороге, но он еще крепкий и готов опять вернуться к делам. И помощника себе подобрал из таких же отставников. И кочегар есть.

— Марина, вы молодец, — похвалил я девушку. — И все ваши подруги молодцы, и дедушки-отставники. А в чем же проблема? Теперь вам следует обратиться во врачебный департамент военного министерства, вот и всё. Ваш поезд милосердия включат в структуру передвижных военных госпиталей. Их у нас создано уже больше двадцати, но ещё один не помешает, тем более, если вы уже укомплектовали штат.

— Я бы не хотела, чтобы наш поезд был включен в какую-то структуру, — потупилась девушка. — Военное министерство — это сплошная бюрократия. Они мне предложили просто передать наш поезд министерству, вот и все, причём намекнули, что моё участие больше не понадобится, а я хотела бы сама руководить поездом, я бы смогла.

— Не спорю. Любое министерство — это бюрократия, — согласился я. — А как вы представляете свою деятельность, если вы не хотите войти в структуру министерства? Как вас включить в график железнодорожного сообщения? Паровозу требуется каменный уголь, вода. Начальник станции дает топливо и воду лишь эшелонам, включенным в график. Где ему взять лишнее?

— Это я понимаю, — не стала девушка спорить. — Но мы бы подали соответствующее прошение в военное ведомство, а уж они должны позаботится дальше. Чтобы у нас и уголь был, и вода, и все прочее.

— А почему они должны о вас позаботиться? — устало поинтересовался я.

— Ну мы же станем вывозить раненых! Разве военное министерство не обязано спасать своих воинов? А мы предложим ему действенную помощь. А ведь мы даже не просим жалованья. Весь медицинский и технический персонал готов работать даром! И мы будем. Я получаю жалованье в медицинском центре, оно очень большое. Девочки получают денежное вспоможение от родителей, а у остальных имеются пенсии. Дедушка Наташи готов за свой счет содержать кочегара. Мы станем закупать и лекарство и медикаменты за собственный счет. Да что там — мы готовы даже сами покупать каменный уголь.

Похвально, конечно, что персонал и сотрудники не станут просить ни жалованья, ни возмещения расходов. На фоне военных затрат в миллионы рублей, сберечь пару копеек — очень важно. Нет, я не ерничаю, а если и ерничаю, то лишь чуть-чуть. Копейка, как известно, рубль бережет. А работа бесплатно станет примером для других.

Но дело-то не только в этом. Кажется, Марина чего-то недопонимает. Она себе представляет, что неизвестный поезд, оказавшийся на линии фронта, может стать мишенью хоть с нашей стороны, хоть со стороны немце-французов? Тут и красные кресты, нарисованные на вагонах не помогут. А какой командир дивизии или полка согласиться отдавать своих раненых неизвестно кому? Кто поручится, что этот неизвестный поезд не прислал враг? Бюрократия — штука неистребимая, но дилетантский подход к военному делу — это ещё хуже.

Нет, слишком долго все объяснять.

— А куда вы станете вывозить раненых? — невозмутимо поинтересовался я.

— Как куда? У нас есть медицинский центр, куда можно поместить не меньше ста тяжелораненых. Какую-то помощь, например, легко раненым, мы будем оказывать прямо в поезде, да и по пути следования будут немало медицинских учреждений.

Ну да, двадцать вагонов может вывезти не меньше тысячи человек, а если укладывать раненых на полу (так тоже бывает), то и больше.

— А туда порожняком поедете? Всё же поезд неспроста стратегический транспорт.

— Что-то мы возьмем с собой. Продовольствие, снаряжение. Правда… Я не хотела бы возить боеприпасы.

— А почему? — невинно поинтересовался я.

— Я хочу спасать раненых, а не плодить их, — она вдруг вздёрнула носик. — Война это страшно, и я хотела бы хоть как то сгладить все творящиеся там ужасы, но подбрасывать дрова в костёр войны, уж увольте.

Ага, понятно.

— То есть, вы считаете, что