Наталья Павлищева - «Злой город» Страница 19

Булат спокойно отер его плевок с лица, что-то насмешливо переспросил, потом еще, а потом двинул пленного так, что нос у того съехал на сторону.

– Э, Булат, убьешь, а его расспросить надо.

– Расспросил уже. Кричит, что придет Батый и всех убьет, как убил нашего Еупата! Что они не боятся никакого колдовства урусов и не верят в то, что бог войны Сульдэ дает нам новые тела. Монголов идет много, пятнадцать туменов.

– Кого?

– Они сами себя зовут монголами. Тумен это десять тысяч.

– Да это я помню, – махнул рукой князь Всеволод Юрьевич.

– Ну-ка, спроси у него про Еупата, что говорит?

Но пленный только плевался и не отвечал больше ничего. Оставалось только гадать, что там случилось с Евпатием. Злой на оскорбления и плевки Булат все же выполнил свою угрозу, и окрестный лес огласил дикий вопль татарина, проткнутого раскаленным прутом.

Завтра бой, а сегодня кашевары старались на славу, понимая, что не многие смогут поесть уже завтра вечером, если вообще кто-то сможет. Силища перла страшная, такую не одолеть. Все, чем они могли помочь, – положить в кашу побольше вяленого мяса да заправить побольше сальца, чтобы сытно и вкусно было.

Дружинники сидели у костров, выскребая ложками котелки и обсуждая между собой предстоящий бой. Те, кто уже видел татар на Воронеже, рассказывали о том, как ведут себя, как нападают, чем можно бить. Князь тоже сидел вместе со своими воинами у одного из костров и также скреб по дну котелка ложкой.

– Они лошадей без жалости бьют стрелами на подходе. А пеший против конного что за воин?

– Да как же можно коня-то?

– А им наши кони ни к чему.

– Это почему же?

– Татарин он ростом мал, ему на твоего Савраску не взобраться, их коняки тоже малы ростом, мохнатые и злые до ужасти!

– Как это?

– А так! Кусаются во время боя, что твой пес. А еще их кормить не надо, сами из-под снега старую траву раскапывают и жрут.

Вокруг засмеялись, решив, что бывалый воин шуткой пытается разрядить напряженную обстановку. Но дружинника поддержал князь Роман:

– Верно говорит. Для татарина его конь все – и везет, и траву себе сам из снега разрывает, и кровь дает, и молоко, и мясо, и шкуру.

– Какую кровь и мясо?

– Они едят убоину конскую. И кровь пьют, когда есть нечего.

– Чью кровь?

– Конскую…

Было заметно, как многие даже ложки отложили, стало противно есть. Кашевар обиделся:

– Чего же это, про татар разговор завели, так и каша останется.

Не осталась, кашу доели с удовольствием, но уверенность, что навстречу движется нечто такое, чего не должно быть, осталась.

Правда, после ужина расспросы продолжились, теперь к словам бывалого воина относились с большим доверием. Он не знал, как татары делают свой напиток из кобыльего молока, от которого дуреют, но рассказывал об этом уверенно.

К Роману подсел воевода Глеб:

– Беседа есть, князь.

– Слушаю.

– Знаю, что ты смел, знаю, что за спинами отсиживаться в бою не станешь, но послушай, что скажу. Думаю, татары не забыли твоего имени и твоего стяга по Воронежу, а потому в бою прежде других за тобой гоняться станут. В тебя первого стрелы полетят…

– Ну…

– Роман Ингваревич, но ведь и свои тоже на твой стяг и шлем глядеть станут.

– Что-то я тебя не пойму, Глеб Федорович…

– Хм… а тебе, князь, погибать никак нельзя. Что будет, если твои воины увидят, что князя побили? Духом падут.

– Ну, знаешь, Иван Федорович, я же не могу сделать, чтоб стрелы мимо летели, и на березе сидеть, пока моя дружина биться будет, тоже не могу!

Вслед за князем рассмеялись и те, кто оказался рядом. Знали нрав Романа Ингваревича, не представляли, что тот может не быть в первых рядах. Но глаза воеводы хитро блеснули:

– А я тебя, Роман Ингваревич, и не прошу как медведя в берлоге отсиживаться. О другом прошу: поменяйся доспехами и шелом свой другому отдай, а сам бейся пусть и впереди других, да только не с княжьим знаком.

– Что говоришь-то?! Я ни за чьими спинами не прятался и прятаться не буду!

– Да пойми ты, дурья башка, – воевода даже не заметил, что ругнулся на князя и голос повысил, – будь ты хоть сто раз храбр и бейся так, чтобы враги содрогнулись, но никто из своих не должен знать, если тебя срубят!

Роман и остальные уже поняли, что Глеб Федорович говорит что-то дельное. Но никак не могли взять в толк, что именно. Князь замотал головой:

– Так, повтори еще раз, только дельно.

К их костру подтянулись уже многие дружинники. Воевода кивнул:

– Слушай меня, князь Роман, и остальные слушайте. В твоей храбрости никто не сомневается, – Глеб Федорович поднял руку, останавливая дружные выкрики поддержки, – ты не раз еще свою доблесть покажешь. Только на завтрашний бой надень простую одежу, а свою со всеми княжьими знаками и шеломом отдай другому. Враги прежде всего за ним гоняться будут, а ты бейся как простой воин. Как в большой сече бывает? Князя только и видно по его плащу да по стягу, и если стяг упал, а шелом наземь покатился, то каждый понимает – погиб князь! Татары тебя по Воронежу помнят и плащ твой знают, а потому гоняться будут особо. Но если и погубят того, с кем ты поменяешься, то свои-то все одно знать будут, что ты жив, и будут верить, что жив!

– А что, меня в простой одеже убить не могут?

– Могут, очень даже могут! – почему-то обрадовался такой возможности воевода. – Да только это увидят лишь те, кто рядом будет, а остальные все равно верить будут, что жив князь, а значит, еще впереди. Теперь понял?

Кажется, хмыкнул не один Роман.

– Выходит, мне одежей поменяться надо не столько, чтобы врагов обмануть, сколько для своих?

– Только своих не обмануть, а обнадежить.

Наконец, дошло до всех. И верно, если дружина будет знать, что Роман в простой ратной кольчуге воюет, то до последнего воина будут надеяться, что князя не убили.

– Но ведь я того, с кем поменяюсь, под стрелы татарские подставлю! Его-то точно убьют! Кому я такую злую долю пожелать могу?

– То не злая доля, князь, а честь великая – твое имя на себя принять на время. За него и погибнуть не страшно. А коли одолеем врага да выживем, то расскажем, что ты в простой одеже бился.

– Все одно, человека вместо себя на погибель посылать…

– Не просто человека, а воина. Коли мне доверишь, так я пойду.

– А я в твоей?

– Нет, ты в чьей попроще, моя тоже приметная больно. Ты выжить должен, Роман Ингваревич.

– Да не хочу я выживать за чужой счет!

– А здесь не твоя воля, здесь господняя. Коли будет на то Его воля, то и я выживу. Но нам, Роман Ингваревич, не только твои голова и доблесть нужны, но и твое имя, им Батыгу долго пугать можно. Понял ли?

– Вот тут не понял, как его моим именем пугать, если он видеть будет, что человека в моем шеломе убили?