Рональд Уэлч - Рыцарь-крестоносец Страница 19

Заморгав, он отвернулся и помотал головой. И в это время сильнейший удар пришелся прямо по центру его шлема. В уши Филиппа врезался звон металла. Шлем сбился на сторону, и глаза юноши застлала кровавая пелена; колени его подогнулись.

Филипп, чудом удержавшись на ногах, поспешил поднять щит, инстинктивно уворачиваясь от следующего удара. На какую-то долю секунды он увидел опускающийся прямо на него меч де Ножента. Клинок скользнул по краю щита; тело Филиппа содрогнулось, но сильные ноги удержали его, и он лишь отступил назад, все еще заслоняясь щитом.

В отчаянном порыве Филипп сделал выпад в сторону де Ножента – удар пришелся по щиту и был довольно слаб, но этим ударом Филипп выиграл время, отдалив на мгновение следующую атаку противника. Тяжело дыша, он сделал шаг влево. Голова юноши раскалывалась, а кровь пульсировала с такой силой, будто несколько молотков размеренно били его по вискам, но главного он добился: он не был ранен, продолжал держаться на ногах, и солнце, солнце теперь светило сбоку и не слепило глаза.

Наступила пауза. Последняя отчаянная, яростная атака лишила де Ножента сил. Собрав в кулак волю, он истратил весь оставшийся запас энергии на эту атаку и теперь, тяжело и прерывисто дыша, чувствовал неимоверную тяжесть в усталых членах и едва мог передвигаться. Из груди его вырвался хриплый стон. Услышав этот изможденный стон, Филипп понял, пришла пора действовать, и бросился в атаку.

Нельзя было сказать, что Филипп сильно устал. Ему было жарко – да, но он уже давно привык к жаре. На мгновение у него даже появилось непреодолимое желание стереть с лица пот, застилающий глаза, катящийся по переносице, но, сознавая, что это невозможно, он лишь ухмыльнулся своему бессилию.

До ушей его донесся приглушенный рев толпы. Старожилы – бароны королевства Иерусалимского – едва ли испытывали теплые чувства к только что прибывшим на их землю людям. Филипп принадлежал к старинному роду, его дед участвовал в Первом крестовом походе, отец был одним из самых богатых и уважаемых сеньоров, и в толпе зевак вряд ли нашлось бы много сочувствующих де Ноженту.

Когда Филипп, почувствовав усталость противника, начал атаку – в первый раз за все время поединка, – со всех сторон стали раздаваться возбужденные крики в его поддержку. Филипп, набрав в легкие побольше воздуха, занес меч. Де Ножент выставил вперед свой щит. Длинное лезвие отклонилось и, минуя защиту де Ножента, обрушилось прямо на его голову. Удар был не очень силен, но Филипп намеренно не стал оглушать своего противника. Когда же де Ножент опомнился от первой атаки, Филипп отвел руку с мечом далеко назад и в первый раз применил технику колющего удара.

Это был превосходный, тщательно выверенный выпад. Меч поразил цель с видимой легкостью, но за этой кажущейся легкостью скрывалась вся сила юного воина. Де Ножент, подставив щит, с трудом все же отразил удар. Однако удар был такой силы, что рука нормандца дрогнула, и, пошатнувшись, он отпрянул назад, в отчаянии вытягивая вперед меч в ожидании следующей атаки. И она не заставила себя ждать.

Филипп бросился вперед. На этот раз де Ножент совсем не успел подготовиться – Филипп не дал ему передохнуть. Щит выпал у него из рук, и со страшным скрежетом меч юноши со всей силой снова опустился на его шлем.

Де Ножент в полном изнеможении чудом устоял на ногах, но чувствовалось, что силы его на исходе. Шатаясь, будто пьяный, он стоял перед уже торжествующим победу противником; шлем его сбился на бок, а руке не хватало сил держать меч. В это время Филипп, приподнявшись на мысках, размахнулся и нанес ему еще один сокрушающий удар. В уши юноши ворвался скрежет металла, перед глазами взметнулся фонтан искр.

Де Ножент продолжал стоять, хотя после двух последних ударов он почти потерял сознание. Теперь нормандец уже не мог защищаться; ноги его подгибались; меч, выпав из руки, грохнулся на землю рядом со щитом. Ему оставалось только сдаться на милость победителя.

Но жизнь в Леванте многому научила Филиппа. Несмотря на внешнюю роскошь, которой так поражались вновь прибывавшие с Запада, здесь, в Иерусалиме, под тонким покрывалом благовоспитанности и восточной пестроты шла настоящая, жестокая борьба за выживание. Убить или быть убитым – вот неумолимый закон Востока. Слова эти сотнями молоточков стучали в мозгу Филиппа. Ты можешь с уважением относиться к своему врагу, если храбрость его в сражении выше всяких похвал. Но это можно позволить себе только тогда, когда враг твой мертв.

Поэтому Филипп, шагнув вперед, отвел руку с мечом назад и уже выбирал место следующего выпада. Теперь он мог нанести решающий удар не сопротивляющемуся более противнику. Он бросил на землю свой щит, в котором уже не было нужды, чтобы полностью сконцентрироваться на этом ударе. И юноша знал, куда нанести удар.

Меч Филиппа, описав широкую дугу, опустился на левое плечо де Ножента как раз в том месте, где шея смыкалась с ключицей. Даже самая прочная кольчуга не могла бы защитить бойца от такого мощного удара. Ключица де Ножента хрустнула, как тоненький прутик, и он стал заваливаться на сторону, оглушенный, растерянный, едва сознающий, что с ним происходит. И только поразительная выносливость, приобретенная в длительных тренировках, и сильные ноги позволили ему не упасть. Он даже снова умудрился поднять меч.

Филипп отскочил назад с такой быстротой и ловкостью, что заслужил продолжительные аплодисменты взыскательных и требовательных зрителей. Обойдя де Ножента сбоку, он с такой силой полоснул его по шее, что разрубил кольчугу – смертельный удар в жизненно важную область. И на этот раз де Ножент не устоял. Под металлический звон доспехов он рухнул на землю, и сознание полностью покинуло его. Поднятый было меч снова выпал из разжавшихся пальцев. Де Ножент лежал на спине, а безучастная стальная маска шлема смотрела в голубое небо, окрашенное последними лучами уходящего за горизонт солнца.

Чьи-то руки похлопали Филиппа по спине. Быстрые пальцы расстегивали ремни шлема. Струя прохладного воздуха и солнце ударили ему в лицо, и, после полумрака шлема, юноша на мгновение зажмурился от яркого луча заходящего солнца. Льювеллин заботливо поднес к его носу мех с вином. Филипп вдохнул терпкий запах и, почувствовав себя гораздо лучше, сделал большой глоток холодного напитка и омыл им лицо. Только теперь, когда поединок был закончен, он понял, насколько устал. Все тело под гамбизоном, насквозь мокрым, будто он только что искупался в озере, горело.

– Двадцать бизантов! – ворвался в уши Филиппа чей-то восторженный голос, и он почувствовал сильный запах духов, волной ударивший ему в нос. Конечно, это был Джосселин, размахивающий перед его лицом кошельком, в котором позвякивали только что выигранные им золотые монеты.