Серж Брюссоло - Замок отравителей Страница 19

— Молюсь, чтобы все это оказалось ложью, — проворчал он. — Вас обманул какой-то завистник. Хотя я и добрый христианин, но не верю слепо в чудодейственную силу мощей, как моя жена. Потому-то я и не хочу все пускать на волю случая. Если вы попытались опорочить барона де Ги, вам здорово достанется, не сомневайтесь. А теперь показывайте дорогу в обитель отшельника. И не вздумайте бежать, мои люди сразу уложат вас на траву со стрелой между лопаток.

Они выехали за ограду замка, крестьяне радостно приветствовали их. Жеан бросил взгляд в сторону рощицы, где оставил Ирану. Не увидев ее, он обрадовался. Ее появление пробудило бы недоверие барона де Шантрель.

Они мчались быстрым галопом без отдыха. Лошади были хорошие, и до холма отшельника они доскакали еще засветло.

Со времени отъезда Жеан и Гюг почти не разговаривали, ограничиваясь репликами на коротких остановках, когда нужно было напоить лошадей. Проводник пробовал предсказать, что их ждет впереди.

— Отшельник, конечно, не откроет вам всей правды, но по изваянию вы догадаетесь, что я не лгал.

— Я очень люблю свою дочь, — признался Гюг. — Жена всегда упрекает меня за это. Она не переносит нас обоих, и я думаю, что давно уже Ода стремилась вырваться из нашего дома. Барон де Ги — очень важный сеньор, но в нем слишком много страстей. Боюсь, как бы моя дочь не сгорела в этом адском огне.

Его монолог не требовал ответа, и Жеан понял, что перед ним — надломленный тревогами и волнениями человек, разрывающийся между желанием обеспечить будущее своей дочери и досадой на то, что обязан уступить желанию чужого ему мужчины, который богаче его. Даму Мао понять было легче. Все в ней дышало скупостью и алчностью. Уход из дома Оды сулил ей немалую прибыль, и она ни за что не собиралась отказываться от преимуществ, уже получаемых ею от союза с Орнаном де Ги.

— Я никогда не испытывал особой симпатии к барону, — докончил свое признание Гюг де Шантрель, вставляя ногу в стремя. — Пославший вас на это и рассчитывал. Расчет этот довольно-таки гнусен.

— Да никто меня не присылал! — запротестовал Жеан. — И о сире Робере, на которого вы намекали, я ни разу не слышал.

— Робер де Сен-Реми? — проворчал Гюг. — Он — поклонник моей дочери, воздыхатель, единственный сын обедневшего рыцаря. Друг детства, и ничего больше. И речи быть не могло, чтобы он добивался руки Оды, даже если бы у него и мелькали такие мысли. Узнав о помолвке, он, наверное, тронулся умом. Ваш поступок вполне соответствует его планам расстроить бракосочетание. Робер неплохой парень, но навсегда останется бедным холостяком, не способным содержать семью. Да и живет он, как нищий, в развалившемся доме, питаясь вместе со слугами одними яблоками.

Сказав это, он сел в седло и дал сигнал к отправлению. А Жеан подумал, уж не Робером ли де Сен-Реми был тот бледный, дрожащий юноша, которого он приметил в парадном зале замка Кандарек.

Вот наконец и тот холм. Жеан забеспокоился: захочет ли отшельник с ними говорить? Ведь Дориус очень дорого заплатил за мощи и наверняка потребовал хранить секрет их назначения.

У обители отшельника его чуть не хватил удар. Изваяние святого исчезло.

Гюг де Шантрель, Жеан и половина слуг слезли с лошадей. Гюг решительным шагом направился ко входу в святилище, дверь которого была распахнута настежь. Жеан еле сдерживал себя, чтобы не обогнать его. Ему совсем не нравился этот новый поворот событий.

Удручение его возросло на пороге. Часовня была пуста, алтарь заброшен, пол покрыт пылью и прошлогодними сухими листьями; казалось, уже годы не ступала сюда нога человека. Нигде не было видно ни одной статуи святого.

— Я так и думал, — громко сказал Гюг де Шантрель. — Здесь никогда не было отшельника… по крайней мере в последнее время. Вами злоупотребили, дружочек. У вас котелок плохо варит. Такие всесильные мощи не находились бы в забвении в лесной захудалой обители. Какой-нибудь богатый монастырь быстро нашел бы им применение. Вы-то, может быть, и не лгали, но с вами сыграли дурацкую шутку, которую вы приняли за чистую монету. Поскольку я человек не злой, то предпочитаю верить в вашу невиновность. Но преподать хороший урок вам надо. Увези я вас к себе, жена прикажет запороть вас до смерти… или бросить собакам. Я же удовлетворюсь тем, что велю прибить ваш язык к двери часовни, это отучит вас впредь говорить необдуманно. Я также велю принести ваш меч и положить на тот камень. Он пригодится вам, чтобы отгонять волков… если вам удастся вырваться.

Едва он кончил говорить, как трое солдат набросились на Жеана и крепко держали его. Четвертый силился открыть ему рот, кинжалом разжимая зубы, затем ухватил язык щипцами, которые обычно используют палачи.

— Неправедно говорящих следует наказывать, — наставительно произнес Гюг, глядя, как солдаты подтаскивают проводника к двери часовни. — Это неприятное приключение пойдет вам впрок, и впоследствии вы будете держаться подальше от таверны, где распускают порочащие слухи. Не считайте меня жестоким: моя жена, дама Мао, не оставила бы вас в живых. Я же, если вы не струсите, даю вам шанс избежать волчьих зубов…

Жеан не услышал конца этой проповеди, так как слуги барона пронзили ему язык большим гвоздем с восьмиугольной шляпкой и тремя ударами молотка вбили его в доску двери.

От боли проводник едва не лишился сознания.

— Один совет! — крикнул барон, поправляя стремя. — Не падайте в обморок. От тяжести вашего тела язык оторвется с корнем. И если вы не умрете от потери крови, останетесь немым на всю жизнь.

Вслушиваясь в эти слова, Жеан судорожно вцепился в большое кольцо, укрепленное на двери. Рот заливало кровью, и он вынужден был часто глотать ее, чтобы не задохнуться, но это лишь умножало его страдания.

— Поразмышляйте о вреде злословия! — отъезжая, бросил Гюг де Шантрель. — Этот женский недостаток плохо подходит мужчинам.

Жеан слышал с трудом. Слезы боли ослепляли его, из горла вырывалось поросячье хрюканье, которое шокировало бы Ланселота или Говена.

Отряд спустился по склону холма. Жеан приник лицом к створке, чтобы ослабить натяжение веса тела на язык.

«Не теряй сознание, — повторил он себе. — Главное, не теряй сознание…» Но колени слабели, все чаще черная пелена застилала глаза. Он напрягся. Кровь стекала по подбородку, горлу, заливала кожаный жилет на груди. Волки в лесу, должно быть, уже подняли морды, принюхиваясь к соблазнительному запаху. С заходом солнца они цепочкой выйдут из чащи и усядутся у подножия холма. Запах человека некоторое время будет держать их на расстоянии, но желание отведать лакомого блюда окажется сильнее. Кончится тем, что один из них поднимется по тропинке, за ним тотчас последуют остальные.