Мария Шиповская - Сокровища Королевского замка Страница 2

Бессмысленным представлялось им сопротивление Вернеров, упорно утверждавших, что они поляки. Старый Вернер заплатил за это концлагерем. Его жена с сыном под другой фамилией, едва успев взять из варшавской квартиры кое-какие вещи, поселились где-то за Отвоцком.

Впрочем, Петр вскоре стал часто наведываться в Варшаву. И, как в прежние годы, поддерживал самые сердечные отношения со Станиславом Ковальским.

Трехмесячное жалованье, выплаченное в сентябре польскими властями, кончилось, нужно было подумать, как жить дальше.

Петр и Станислав стали стекольщиками, то есть занялись ремеслом, столь необходимым тогда в Варшаве, где почти все окна оказались без стекол. Зима с тридцать девятого на сороковой была одной из самых тяжелых. Население боялось страшной, нелепой и вместе с тем педантичной оккупационной машины, механизма которой никто не знал и не умел ему противостоять.

Наступившие сильные морозы также парализовали людей, пронизывая страхом еще и из-за отсутствия топлива. Окна повсюду были заколочены фанерой, картоном, но непроглядная темнота была также и отрицанием надежды. Оконные стекла, хрупкие, тонкие, дающие возможность глядеть на мир и вместе с тем отгораживающие от его ужасов, становились союзниками жизни.

У стекольщиков, профессионалов и любителей, работы было невпроворот. Причем работа эта была очень тяжелая. Руки мерзли на ветру, пальцы трескались и не заживали. Чтобы раздобыть стекло, требовалось немало изобретательности. Стеклорез в неопытных руках нередко съезжал в сторону, приводя к потере бесценного материала. Замазка затвердевала, превращаясь в камень, не поддающийся нажиму выравнивающего шпателя. Не раз приходилось взбираться по узкому карнизу к высоко расположенному, почти недоступному оконному просвету, застывшему в ожидании спасительного стекла.

«Стекольщики — гордый народ, — вспоминалось услышанное где-то высказывание, — если даже что и уронят, нагибаться не станут!»

Вроде бы о стекле сказано. Но когда эти слова вспоминались где-то наверху, на оконном карнизе, становилось ясно, что они означают нечто большее…

И как радовались мастера, когда в только что застекленные комнаты возвращались изгнанные оттуда холодом жильцы.

Не только в заработке было дело. Станиславу и Петру частенько доводилось услышать свежий анекдот, а то и получить экземпляр одной из многочисленных конспиративных газет; где-то они узнавали услышанные по радиоперехвату сведения, в другом месте осиротевшая мать вручала им в качестве драгоценного дара, как завещание убитого сына, его револьвер.

Мороз не заморозил. Страх не запугал. Город жил. Страна жила. Немецкий солдат-завоеватель на языке улицы становился паном «Тымчасовым» — господином Временным.

Когда работы поубавилось, ребята стали подумывать о другом занятии.

В столице в сороковом году было пущено всего лишь несколько трамвайных линий. Остро ощущалась нехватка такси, оккупанты реквизировали автомобили, но вскоре в городе появились двухместные велосипеды-рикши. Именно такой велосипед соорудил Петр с помощью Станислава, пустив в ход все свои приобретенные в школьной мастерской познания.

Станислав, у которого после полученного еще в сентябре во время осады города ранения болела нога, не мог крутить педали. Но ему удалось получить через знакомых место возчика в транспортной фирме. Зарабатывал он здесь гроши, но зато ему выдали солидное удостоверение — спасительный во время облав аусвайс[5] с «вороной» (так варшавская улица называла немецкого орла, изображенного на официальных документах). И что было особенно важно, он располагал свободным временем. Долгие часы ожидания погрузки или разгрузки использовал для чтения. Сначала брал с собой обыкновенные книжки. Потом с помощью старых друзей поступил на историческое отделение подпольного университета, действовавшего, вопреки строжайшим запретам немецких властей, в оккупированной столице. Назвав свой фургон научным читальным залом, Станислав во время стоянок готовился в нем к семинарам и экзаменам. Книги он оборачивал в яркую, пеструю обложку и всегда держал наготове какой-нибудь детектив, на случай, если кто-либо из грузчиков заинтересуется его чтением. Но их меньше всего интересовали книги. Считая Станислава безобидным чудаком, они в свободное время отсыпались.

Петр ежедневно совершал рейды по городу. Работа рикши была очень мучительной. Рикш было мало, желающих прокатиться много. Приходилось часами крутить педали, от этого опухали ноги. Среди клиентов нередко попадались немцы, какой-нибудь жандарм или высокомерный фольксдойч. Так и хотелось хватить по толстому красному загривку, маячившему перед глазами на переднем сиденье.

Когда после целого дня работы Петр возвращался домой, он чувствовал себя таким усталым, что ему уже не хотелось ни читать, ни участвовать в дискуссиях.

Впрочем, так продолжалось лишь до того дня, пока он не узнал, что в Политехническом институте, официально закрытом, ведутся тайные занятия. Примерно тогда же Петр встретил знакомого и с его помощью наконец установил связь с подпольным движением Сопротивления, наладить которую он стремился начиная с первых дней оккупации. Петр продал велосипед и устроился ночным сторожем на склад строительных материалов.

Теперь он делил свое время между работой в строительной фирме, где его вскоре перевели на другую, более солидную должность, обучением в конспиративном офицерском училище и занятиями на тайных курсах в Политехническом институте.

Друзья сейчас виделись редко еще и потому, что военную подготовку проходили в разных группах. Впрочем, иногда они встречались у своего общего приятеля со школьной скамьи, начальника подпольного харцерского[6] отряда, когда он, используя их многолетний харцерский опыт, обогащенный вновь приобретенными военными познаниями, обращался к ним за советом.

Несколько раз они встретились на нелегальной лекции по истории архитектуры в большом здании архитектурного факультета на углу улиц Котиковой и Львовской, где теперь официально располагалась Техническая школа. Друзья радостно приветствовали друг друга, обменялись свежими новостями и шутками, попрощались громким «До свидания!», хотя надежды на новую встречу почти не было.

Они никогда не расспрашивали друг друга о судьбе родителей. И поэтому неизвестно, откуда узнал Станислав, что пани Вернер умерла от сердечного приступа, получив из Освенцима урну с прахом мужа, а Петр о том, что отец Станислава Ковальского погиб под Кутно, а мать застрелили охранники на железной дороге, когда она, возвращаясь в Варшаву с продуктами для своих детей, Станислава и Кшиси, попыталась спастись от облавы, выпрыгнув из вагона поезда, чуть замедлившего ход.