Александр Дюма - Черный тюльпан Страница 2

Поэтому нет никаких оснований считать события 1672 года “великими”: на смену свергнутой реакционной группировке пришла другая, еще более реакционная. Нет также никаких оснований идеализировать Вильгельма III Оранского и его противников — братьев де Виттов.

Впрочем, верный своим творческим установкам, Дюма и не стремился к подробному изображению всех политических перипетий бурного 1672 года. Исторические события, намеченные в начале романа, служат автору лишь источником сюжетных обострений, поводом для неожиданных поворотов действия.

В качестве материала для фабулы взята область, далекая от политических страстей, — цветоводство, — точнее, разведение тюльпанов.

Скромное луковичное растение с красивым цветком доставило голландцам, пожалуй, не меньше волнений, чем политическая борьба партий.

Увлечение тюльпанами началось еще в XVI веке, когда из Турции были завезены луковицы декоративных сортов. В Голландии XVII века мода на тюльпаны переходит в форменную “тюльпаноманию”. Разведение тюльпанов превращается в доходную статью, а нездоровый ажиотаж вокруг этого цветка вздувает баснословные цены на луковицы редких сортов. Гаарлемская биржа становится центром спекуляции тюльпанами, для прекращения которой понадобился специальный указ правительства.

В таких условиях попытки выведения новых сортов тюльпанов преследовали не столько научные, сколько коммерческие и спортивные цели.

Эти бытовые особенности голландской жизни XVII века, которые, собственно, и служат главным предметом изображения в романе “Черный тюльпан”, показаны Дюма ярко и правдиво. Несмотря на произвольную трактовку автором исторических событий, “Черный тюльпан”, несомненно, имеет известную познавательную ценность, знакомя читателей с своеобразным бытом и нравами голландцев XVII века. Но прежде всего, как и другие, более известные произведения Александра Дюма, “Черный тюльпан” является увлекательным, захватывающе-интересным приключенческим романом.

Е.Брандис

I

Благодарный народ

20 августа 1672 года город Гаага, такой оживленный, сияющий и нарядный, словно в нем царит вечный праздник, — город Гаага со своим тенистым парком, огромными деревьями, склоненными над готическими зданиями, с зеркальной поверхностью широких каналов, в которых отражаются почти восточные по стилю купола его колоколен, — 20 августа 1672 года, город Гаага — столица семи Соединенных провинций[1], был заполнен высыпавшими на улицу возбужденными толпами граждан. Они, торопясь и волнуясь, с ножами за поясом, с мушкетами на плечах или с дубинами в руках, пестрым потоком стекались со всех сторон к грозной тюрьме Бюйтенгоф. Там в то время томился по доносу врача Тикелара, за покушение на убийство, Корнель де Витт, брат Яна де Витта, бывшего великого пенсионария[2] Голландии.

Если бы история этой эпохи и в особенности того года, с середины которого начинается наш рассказ, не была неразрывно связана с двумя вышеупомянутыми именами, то несколько последующих пояснительных строк могли бы показаться излишними. Но мы предупреждаем нашего старого друга-читателя, которому на первых страницах всегда обещаем, что он получит удовольствие, по мере наших сил выполняя это обещание, — мы предупреждаем его, что это введение так же необходимо для ясности нашего повествования, как и для понимания того великого политического события, с которым связана эта повесть.

Корнелю, или Корнелиусу де Витту, главному инспектору плотин области, бывшему бургомистру своего родного города Дордрехта и депутату генеральных штатов Голландии, было сорок девять лет, когда голландский народ, разочаровавшись в республиканском образе правления, как его понимал великий пенсионарий Голландии Ян де Витт, проникся страстной любовью к идее штатгальтерства[3], которое в свое время было особым эдиктом навсегда упразднено в Голландии по настоянию Яна де Витта.

Так как очень редко бывает, чтобы общественное мнение в своей капризной изменчивости не связывало определенного принципа с какой-нибудь личностью, то и в данном случае народ связывал республику с двумя суровыми братьями де Витт, этими римлянами Голландии[4], непоколебимыми сторонниками умеренной свободы и благосостояния без излишеств. А за идеей штатгальтерства, казалось народу, стоит, склонив свое суровое, осененное мыслью чело, молодой Вильгельм Оранский, которому современники дали прозвище Молчаливый[5].

Оба брата де Витт проявляли величайшую осторожность в отношениях с Людовиком XIV[6], так как они видели рост его влияния на всю Европу, силу же его они почувствовали на самой Голландии, когда столь блестящим успехом закончилась его Рейнская кампания[7], в три месяца сломившая могущество Соединенных провинций.

Людовик XIV с давних пор был врагом голландцев, и они оскорбляли его или насмехались над ним всеми способами, правда — почти всегда устами находившихся в Голландии французских эмигрантов. Национальное самолюбие голландцев видело в нем современного Митридата[8], угрожающего их республике.

Народ питал к де Виттам двойную неприязнь. Вызывалась она, с одной стороны, упорной борьбой этих представителей государственной власти с устремлениями всей нации, с другой — естественным разочарованием побежденного народа, надеющегося, что другой вождь сможет спасти его от разорения и позора.

Этим другим вождем, готовым появиться, чтобы дерзновенно начать борьбу с Людовиком XIV, и был Вильгельм, принц Оранский, сын Вильгельма II, внук (через Генриету Стюарт) Карла I — короля английского, тот молчаливый юноша, тень которого, как мы уже говорили, вырисовывалась за идеей штатгальтерства. В 1672 году ему было 22 года. Его воспитателем был Ян де Витт, стремившийся сделать из бывшего принца хорошего гражданина. Он-то и лишил его надежды на получение власти своим эдиктом об упразднении штатгальтерства на вечные времена. Но страх перед Людовиком XIV заставил голландцев отказаться от политики великого пенсионария, отменить этот эдикт и восстановить штатгальтерство для Вильгельма Оранского.

Великий пенсионарий преклонился перед волей сограждан; но Корнель де Витт проявил больше упорства и, несмотря на угрозы смертью со стороны оранжистских толп, осаждавших его дома в Дордрехте, отказался подписать восстанавливавший штатгальтерство акт. Только мольбы и рыдания жены заставили его, наконец, поставить свою подпись под этим актом, но к подписи он прибавил две буквы: V.С. — то есть vi coactus — “вынужденный силой”.