Густав Эмар - Каменное Сердце Страница 2

Дон Эстебан подвинул поближе кресло, сел, закурил сигару и, обернувшись к дону Фернандо, сказал:

— Продолжим разговор!

В некоторых обстоятельствах каждое, даже незначительное слово обретает огромный смысл. И сейчас все трое понимали, что речь пойдет не о простой беседе, а о чем-то очень важном и непредназначенном для посторонних ушей.

Дон Фернандо заговорил первым, как всегда точно и ясно выражая свою мысль.

— Я много размышлял о том, что вы мне сказали, друг мой, — начал он. — Вы не доверили бы мне такой важной тайны, если бы серьезные причины не побудили вас к этому. Мне кажется, я понял эти причины. Вот они: спокойствию, которым наслаждался дон Педро, поселившись здесь, грозит опасность. Вы опасаетесь за судьбу донны Гермосы.

— Конечно, нет, друг мой. В самом деле, с некоторых пор я пребываю в тревоге, меня преследует страх, которого я не могу преодолеть. Я чувствую надвигающуюся беду. В чем она выражается и откуда нагрянет — я не знаю. Но вам тоже хорошо известно, что в жизни бывают такие моменты, когда даже самый храбрый человек без всякой видимой причины содрогается от страха, пугаясь своей тени. Он постоянно пребывает в страхе. Вот уже два месяца я живу в таком состоянии. Мною временами овладевает печаль. Казалось бы, все вокруг идет как обычно, дон Педро, как всегда, спокоен. Гермоса — весела, шаловлива и беззаботна. Мы живем в глуши, никому не ведомой, куда не доносятся даже отголоски светской жизни. Казалось бы — чего же нам опасаться? Какой враг подстерегает нас, чьи злые глаза следят за нами днем и ночью? Я не знаю, но каким-то необъяснимым образом чувствую незримое присутствие врага, злобного врага.

— Кто этот враг, вы теперь знаете так же хорошо, как и я. Это — Тигровая Кошка. Мой разговор с ним, который вы слышали прошлой ночью, должен объяснить вам если не его планы, то по крайней мере его намерения.

— Все так, но я не могу поверить, душа моя невольно отказывается допустить, что этот человек — наш враг. Для этого просто нет никаких причин. Поселившись здесь, дон Педро никогда не вступал ни в какие отношения с этим человеком, с какой же стати тот должен питать злобу к моему господину?

— С какой стати, с какой стати, — дон Фернандо повторил с лихорадочным волнением. — Почему день сменяется ночью, почему есть люди добрые и злые, честные и негодяи? Такая логика завела бы нас слишком далеко, друг мой! Я знаю так же хорошо, как и вы, что вы никогда не имели дела с Тигровой Кошкой. Но разве это имеет значение для злодея, смысл жизни которого состоит в том, чтобы творить зло. Дон Педро де Луна пользуется всеобщим уважением и любовью, даже апачи, самые жестокие среди краснокожих, уважают донну Гермосу. Уже одно это способно возбудить ненависть к семейству асиендера. Все благородные и порядочные люди естественно должны быть врагами Тигровой Кошки. Как бы низко ни пал человек, он никогда не забывает о превратностях своей судьбы и о том положении, которого он в результате лишился. Он никогда не прощает обществу своего унижения, но так как отомстить ему как таковому, он не в силах, то мстит за свои же собственные преступления отдельным его представителям, и в первую очередь наиболее достойным. Вот в чем причина, друг мой, ненависти Тигровой Кошки к дону Педро, и не ищите другой.

— Да, вы правы, — ответил дон Эстебан озабоченным тоном. — Видимо, так.

— Поверьте мне, я знаю это чудовище давно: ведь он меня воспитал. Но оставим это! Теперь, когда ясно определилось положение, что намерены вы делать?

— Признаюсь вам, я нахожусь в большом затруднении и не знаю, как поступить. Как можно расстроить планы, если их не знаешь? В этом самая большая загвоздка.

— Я думаю, что лучше всего оставить дона Педро в неведении по поводу наших подозрений, — заметила донна Мануэла.

— Я совершенно согласен с вашим мнением, — сказал дон Фернандо. — Нам необходимо обеспечить его и донну Гермосу надежной защитой, так, чтобы они не подозревали о грозящей им опасности. Но если положение примет угрожающий характер, принять меры к их безопасности.

— О да! — живо отозвался дон Эстебан. — Они должны оставаться в неведении, особенно донна Гермоса, она так впечатлительна! Бедное дитя! Если наши опасения оправдаются, ей вскоре придется изведать несчастье. Ну, Фернандо, друг мой, посоветуйте нам, как быть, только вы один способны помочь нам в этих затруднительных обстоятельствах.

— Все, что будет в моих силах сделать для спасения тех, кого вы любите, я сделаю.

— Благодарю, но почему вы не скажете: тех, кого вы любите сами, потому что вы уже оказали им огромную услугу.

— Увы, друг мой. Кто я такой? Презренный авантюрист, разве осмелюсь я поднимать глаза так высоко! Я должен исполнять обязанности сторожевой собаки донны Гермосы, которая спасает свою госпожу и умирает у ее ног!

Эти слова были произнесены с чувством такой печали и самоотречения, что дон Эстебан и мать его, тронутые до слез, взяли руки молодого человека и нежно пожали их.

— Не говорите так, брат! — воскликнул дон Эстебан. — Мы лучше знаем донну Гермосу! Это чистейшая и благороднейшая душа на свете. И она любит вас.

— О! — взволнованно проговорил дон Фернандо. — Не произносите этого слова, друг. Донна Гермоса меня любит? Это невозможно!

— Донна Гермоса женщина, друг мой. Вы спасли ей жизнь, я не знаю наверняка, какого рода чувство она испытывает к вам. Наверное, она сама этого не знает, но я убежден, что она вам глубоко признательна, а у девушки признательность обычно переходит в любовь.

— Молчи, сын мой, — вмешалась донна Мануэла. — Ты не должен так говорить о дочери своего господина.

— Да, да, конечно, простите меня, матушка, я виноват. Если бы вы слышали, как донна Гермоса говорила о нашем друге и как потребовала от меня обещания отыскать его и привести к ней — что я и сделаю, клянусь Богом, — вы не знали бы, что и подумать.

— Может быть, но я по крайней мере не стала бы подливать масла в огонь, и ради нашего друга, и ради себя, я сохранила бы свое мнение в глубине моего сердца.

— Не считайте меня глупцом, сеньора, способным безоговорочно принять на веру слова вашего сына. Я слишком хорошо отдаю себе отчет в том, кто я; я слишком хорошо осознаю свое положение, чтобы осмелиться поднять дерзкий взгляд на ту, которую честь предписывает мне почитать за ангела.

— Вы, дон Фернандо, говорите так, как и подобает мужчине, — горячо воскликнула донна Мануэла. — Оставим теперь этот разговор и давайте лучше поищем выход из затруднительного положения, в котором мы оказались.

— Этот выход, — нерешительно сказал дон Фернандо, — кажется, я могу предложить.