Александр Немировский - Античный цикл В. Яна Страница 2

Кумиром В. Г. Янчевецкого, как и всей студенческой молодежи той поры, становится Фаддей Францевич Зелинский (1859–1944). Имя Зелинского всплывает в книгах будущего писателя всего лишь один раз в предельно короткой фразе: «Лекции Зелинского». Но контекст, в который помещена эта нейтральная фраза, сам себе служит оценкой. Воссоздавая в рассказе «Демон горы» эпизод из своих скитаний по Востоку, писатель сообщает о том, как однажды соскользнул с горной тропы и повис над пропастью. Не зная, что ниже имеется выступ, который через мгновение принесет спасение, В. Г. Янчевецкий вспоминал о самом ярком в своей жизни — не о первых опубликованных стихах, не о нашумевших корреспонденциях в газетах… о «лекциях Зелинского».

На самом деле, в области истории греческой литературы Ф. Ф. Зелинский был таким же ярким и неповторимым явлением, как в области русской истории его современник В. О. Ключевский. К тому же он пробовал свои силы и в художественной прозе, создав великолепные сказки по мотивам аттических сказаний.

Дом — гимназия — лучший российский университет. Но и этого было недостаточно, чтобы глубоко понять античную культуру. Надо было увидеть ее памятники, и не под кровлей музеев, где они, подчиняясь искусственной ауре, теряют часть своего своеобразия. Познакомиться с ними на их родной почве, под небом, казалось, еще помнящим древних богов, узнать жизнь и обычаи народов, хранящих память о великом прошлом.

И все это открылось В. Яну в странствиях по землям древних культур — по Средней Азии, Южной России, Сирии и Египту. Побывал он и на Балканах, в Греции, Китае, Туве, Монголии. Путешествуя по суше и по морю, В. Г. Янчевецкий не собирал материал для своих повестей и рассказов. Он не догадывался, что в будущем обратится к античности. Он просто вбирал впечатления, которые впоследствии дали жизнь его книгам.

После странствий по России и Средней Азии В. Г. Янчевецкий в 1908 году устраивается преподавателем древних языков в 1-ю Петербургскую гимназию.

При словах «древние языки» применительно к той эпохе наша обогащенная русской классикой память почти механически выдает образ чеховского «человека в футляре», жалкого педанта и доносчика Беликова. Но латинист 1-й гимназии был полной ему противоположностью. Если Беликова пугал учитель на велосипеде, то В. Г. Янчевецкий не только сам занимался спортом, но и продумал систему мер для физического воспитания своих учеников. Один из его учеников, поэт Всеволод Рождественский, вспоминал: «Предмет свой (он) знал превосходно и все же никогда не мучил нас грамматикой и академической сушью. Страница учебника была для него только поводом к широкой, сверкающей остроумными замечаниями беседе… Об исторических лицах говорил он как о простых, давно знакомых ему людях, а в строфах поэтов, отошедших в вековое прошлое, открывал волнение и тревогу страстей, понятных и близких нашей жадной ко всему юности». Во всем этом В. Г. Янчевецкий был последователем Яна Амоса Коменского, Ж. Бартелеми, которыми он зачитывался еще в юности, но также и своего отца, сумевшего превратить казенную квартиру в старинном городе с островерхими крышами в своеобразный оазис живой античности. Ведь еще до гимназии директорские дети увлекались древней историей, а став гимназистами, включились в отцовские постановки античных драм, шедших на древнегреческом языке, освобожденном в доме Янчевецких от привычной «книжности».

Казалось бы, В. Г. Янчевецкому стоило сделать всего один шаг, чтобы стать писателем, автором исторических повестей и романов. Но для этого потребовалось почти четверть века «хождения по мукам», в ходе которых он, преподаватель гимназии, журналист, путешественник, стал писателем В. Яном.

Появление псевдонима В. Ян внешне может показаться несложным — механическое отсечение двух первых букв длинной фамилии Янчевецкий. Но кто знает, какие ассоциации возникали у писателя с новым именем, которое еще надо было ввести в литературу? Он мог вспомнить и о Яне Амосе Коменском, творения которого издавал его отец, и об «Януа» — слове, семантику которого его отец, знаток латинского языка, глубоко чувствовал. А если это так, то выбор псевдонима оказался пророческим, ибо «Януа» — то, что было создано заявившим о себе писателем, было подлинным вступлением, началом советской исторической прозы и в то же время ее классикой.

Первая историческая повесть В. Яна называлась «Финикийский корабль». В авторском примечании к ней сообщается об открытии в ливанском городе Сайде, на месте древнего Сидона, древней библиотеки из клинописных табличек, содержащих наряду с медицинскими, астрологическими и историческими текстами записки одного моряка, которые и послужили основой для повести.

Раскопки в Сайде действительно производились, но библиотеки там не оказалось. Библиотеку незадолго до выхода повести открыли в другом городе на ливанском побережье, называвшемся в древности Угарит, а ныне именуемом Рас-Шамрой. Это была великая находка, которую можно назвать «открытием века». Но и в Угари-те не нашли записок моряка, равно как и исторических текстов. Там обнаружили произведения экономического, политического и религиозного содержания. Итак, В. Ян дал волю своей фантазии? Не совсем. Выдумав «записки» финикийского моряка, он наполнил их подлинно историческим содержанием, воссоздав историю Финикии и ее колоний по другим, дошедшим до нас источникам — по произведениям карфагенских и греко-римских авторов и прежде всего по Библии. Угаритские тексты писатель использовать не мог, потому что они еще не были дешифрованы.

Действие повести разворачивается в финикийском селении Авали, в городах Сидоне, Яфо, Иерусалиме, Карфагене, на западном побережье Ливии (Африки) и на палубах кораблей, плывущих по Внутреннему морю и Атлантическом океану. Воссозданная писателем картина разветвленной торговли и мореплавания в полной мере соответствует данным литературной традиции и археологии. Исторически достоверен в повести облик финикийцев, искусных ремесленников, отважных мореплавателей, открывателей неведомых земель. Но герои его повести, посетившие Иерусалим времени царствования знаменитого мудреца Соломона (965–928 гг. до н. э.), никак не могли во время своего плавания на Запад оказаться в Карфагене, поскольку этот город был основан столетие спустя. И «карфагенский мудрец» Сунханиафон, с которым встречаются герои повести, хотя и историческое лицо, но жил он в XI в. до н. э. и известен как жрец города Берита (современного Бейрута) и автор космогонической поэмы.

Перед читателем повести встают образы финикийского мальчика Элисара, его учителя и друга мудрого старца Софэра, безжалостного пирата, хищника морей Лала-Зора. У каждого из этих героев странствий своя цель: Элисар ищет отца, плотника Якира, посланного на работы в Иерусалим и затем бесследно исчезнувшего. Старый Софэр отыскивает «людей, которые не делают несправедливости и не угнетают слабых». Пират Лала-Зор рыщет по морям в жажде наживы. В основу образа этого разбойника положено свидетельство Гомера: «Прибыл в Египет тогда финикиец, обманщик лукавый, злобный хитрец, от которого много людей пострадало».