Луи Буссенар - История поросенка, умершего не от оспы Страница 2

— Тысяча чертей! — восклицает «колбасник». — Вот что значит стрелять в людей, а не в лошадей. Раненый пруссак поднял тревогу, и теперь на нас насядет целый эскадрон.

— Где пруссаки?

— В Сен-Огюстене.

— В трех километрах!.. Через десять минут они будут здесь — и тогда пропал наш поросенок!

— Это мы еще посмотрим! — бросает безусый паренек.

— И так все ясно! Я не хочу, чтоб меня расстреляли… Пора уходить!

— Ты глуп, хоть на войне и не новичок! Я все устрою… Увидите. Мы обведем пруссаков вокруг пальца! Папаша Мишель! Дайте нам две рубахи, две пары штанов, две блузы… и две пары сабо[2] или что попадется из обуви. А вы мигом переодевайтесь в эти шмотки.

Третий франтирёр и «колбасник» быстро раздеваются, в то время как папаша Мишель приносит затребованные вещи.

Паренек снимает с кровати перину, кладет на матрац форменную одежду, винтовки, снаряжение и прикрывает все одеялами.

Его товарищи надевают обноски папаши Мишеля.

Все происходит с исключительной быстротой.

Паренек обвязывает тряпкой перерезанное горло поросенка, обхватывает тушу руками и говорит:

— Ну-ка, братцы! Помогите уложить его в кровать… Прекрасно… Теперь тяните его за ноги, выпрямите их… Натяните на голову по самую шею домашний колпак… Накройте его чистой белой простыней… А теперь дайте мне свечу, тарелку, ветку самшита, ивы или акации… что хотите.

С самым невозмутимым видом, абсолютно хладнокровно паренек зажигает свечу, наливает в тарелку воду, кладет в нее зеленую ветку и расставляет все на столике у изголовья кровати, где смутно и зловеще вырисовывается накрытая простыней туша свиньи.

— Возьмите теперь какие-нибудь кувалды, отправляйтесь с папашей Мишелем в карьер и начинайте дробить камни.

— А ты?

— Не беспокойтесь, я знаю, что делать. Да заберите с собой сковороду с поросячьей кровью.

Издали уже доносится конский топот. Через пять минут эскадрон пруссаков доскачет до кабачка.

— Теперь, мамаша Мишель, дело за нами! — говорит юный франтирёр с прежним поразительным хладнокровием. — Быстро дайте мне юбку, передник, кофту и ваш праздничный чепец… Я — Виктория… ваша дочь… Мы будем горько оплакивать смерть нашего дяди, бедного папаши Этьена… Слышишь, малыш?..

Юный франтирёр надевает поверх своих штанов юбку, подвязывает передник, застегивает кофту, натягивает чепец и сокрушенно опускает глаза, сильно натерев их оборотной стороной ладони.

— Теперь давайте плакать, голосить изо всех сил…

Плач и вопли безутешной троицы наполняют комнату как раз в ту минуту, когда у двери домика, на дороге, запруженной всадниками, раздается бешеный топот лошадей, сопровождаемый бряцанием сабель.

Спесивый унтер-офицер соскакивает с коня и, сжимая в руке револьвер, резко распахивает дверь.

При виде широкой прямоугольной кровати, мерцающего огонька свечи и тарелки с зеленой веткой он смущенно останавливается, отдает по-военному честь и говорит тоном ворчливого соболезнования:

— Капут! О, большой несчастье!..

Мамаша Мишель и мальчуган безутешно рыдают, а мнимая Виктория даже выдавливает из себя настоящие слезы:

— Бедный дя… дя! Он умер от ос… оспы!..

— Оспа! — восклицает напуганный унтер-офицер. — Оспа!..

— Да-да, оспа… оспа… — повторяют, рыдая на разные голоса, трое притворщиков.

Квартирмейстер резко поворачивается к двери, словно ему явился сам сатана, и спешит доложить об увиденном командиру.

Пруссаки страшно боялись заразных болезней, в частности оспы. Поэтому им категорически запрещалось контактировать с жителями мест, пораженных инфекцией. Таким образом, выдумка мнимой Виктории лучше любого гарнизона оградила от обысков кабачок у Атуасского моста.

По распоряжению командира части унтер-офицер, достав из сумки большой красный карандаш, написал по-немецки на стене кабачка фразу, означавшую, что под угрозой военно-полевого трибунала прусским солдатам запрещается входить в зараженный дом.

Оригинальная хитрость франтирёра увенчалась полным успехом: спасла жизнь трем отважным солдатам и обеспечила их роте весьма существенную прибавку к съестным припасам.

Вечером «дядюшку Этьена» разделали и зажарили, а затем поросенок был съеден сотней проголодавшихся молодцов, чьи желудки были не слишком привычны к столь обильному угощению.

Семья Мишеля наелась кровяной колбасы, насолила ветчины и, кроме того, благодаря красной надписи на стене кабачка, была избавлена от визитов пруссаков на протяжении всей кампании.

Зато тюркосы, пехотинцы и франтирёры, размещенные в Маро-о-Буа, собирались там время от времени на веселые пирушки.

Примечания

На русском языке публикуется впервые.

1

Франтирёр — вольный стрелок, партизан.

2

Сабо — башмаки на деревянной подошве или выдолбленные из дерева.