Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию Страница 2

Но вот протяжные голоса часовых прогнали все прочие звуки. Буйство огней сменилось дымным светом факелов. Сон сразил и самого стойкого выпивоху-полководца. Не спал, пожалуй, один вельможа — великий жрец и маг, он же астролог-прорицатель, главный советник фараона, а попросту говоря, человек, делавший политику той эпохи. В историю он вошел под именем Петосирис. Простому люду он был известен в качестве верховного жреца саисского храма богини Нейт. Богини, которая покровительствовала династии.

Петосирис был стар и мудр. Фараон доверял его интуиции больше, чем собственному опыту. На черепе жреца не осталось ни пучка растительности, борода была выщипана с презрением еще в молодые годы. Теперь он представлял собой несколько комичную долговязую фигуру в белых жреческих одеждах.

Старик не щадил своих сил, занимаясь политикой. Вот и теперь в руке его удобно устроилась рукоять священной палицы. По углам шатра в бронзовых курильницах трепетали языки неяркого пламени, пожирая куски благовонного дерева. Перед Петосирисом была выстроена целая гончарная лавка. На стенках глиняных сосудов были начертаны магические письмена…

Болезни страны, считал Петосирис, подобны болезням человека. Причины их в глупости людей и в немилости богов. Сила врага — это тоже немилость богов. Вавилон силен. Навуходоносор могуч и удачлив. Фараон рвется к Кархемышу, чтобы сразиться с Навуходоносором. Фараон решителен и опрометчив. И это главная болезнь Египта.

Петосирис предал проклятию первый сосуд и разбил его на мелкие черепки. Опрометчивость фараона должна умереть вместе с этим сосудом…

Пристальный взгляд жреца застыл на следующем кувшине. Злонамеренная магия, заключенная в нем, умертвит царя вавилонян… Петосирис верил и не верил в. свои действия. Точно знал: магия — огромная сила. Может быть, даже большая, чем сила богов и наемнических армий. С помощью магии можно было вызвать всеобщий мор и излечить от самых страшных недугов, обратить день в ночь и безветрие в страшный ураган. От тайного слова могли зачахнуть растения и ожить трупы…. Но ерундой он не занимался. Он был политик. Именно в ту ночь накануне решающей битвы с Вавилоном Петосирис вдруг понял в каком-то озарении: ни магия, ни наемники не вернут Египту Азии. Ливия — вот надежда Египта. Обширная таинственная земля на юге. Какие чудеса и богатства скрыты в ней?! И в возбужденном мозгу жреца забрезжила идея Великого Плавания. Непостижимо, но Петосирис сформулировал пророческую мысль: Ливия, подобно сухому листу смоковницы в луже, со всех сторон окружена водой… Нужен флот. Нужны опытные и отчаянные мореходы. Но сможет ли египетский моряк на своей тростниковой униреме свершить такое? Да и в силах ли человеческих обогнуть Ливию морем?!

Он попытался представить тех, кого назовут «обогнувшие Ливию»: это будут благочестивые мужи… На большее фантазии у него не хватило.

Вернулся притихший евнух. Он предал погребению черепки, и это выбило его из колеи. Высокая политика нагоняла на него страх. Он принялся втирать снадобья в иссохшее тело господина. За тугими стенами шатра послышались грубые голоса, удары плетью. Кто-то долго вытирал подошвы сандалей о брошенную у входа баранью шкуру. Затем полог приоткрылся, в шатер влезло что-то лохматое. Евнух вскрикнул. Петосирис приподнялся на локте и негромко произнес:

— Свету.

Когда вспыхнули факелы в металлических подставках и стало душно и жарко, Петосирис разглядел медный ионический шлем с устрашающим гребнем из конского волоса.

— Чего тебе?

Старшина патрульных разогнулся и голосом изрядно подвыпившего мужа доложил:

— Мой господин, боги были к нам милостивы, и мы поймали человека в горах. Помня о наказе — всех лазутчиков вражеских доставлять тебе…

— Введи его, — перебил Петосирис.

Евнух поспешно вытер о толстые студнеподобные бедра масленые руки, уселся на циновку возле ложа.

Пленник оказался совсем молодым парнем. Один глаз его почти затек, плечи и могучая грудь были расписаны свежими следами плети и кровавыми глубокими царапинами.

Петосирис сел, свесив с ложа тонкие, увитые вздувшимися венами ноги, и приказал одному из глыбоподобных телохранителей-нубийцев поднести к лицу лазутчика факел. И все присутствующие — телохранители, евнухи, рабы — напряглись в предчувствии чего-то, подстегнутые ненавидящим, испепеляющим взглядом пленника.

— Я не лазутчик! — вдруг сказал пленник, выговаривая египетские слова на финикийский лад, с гортанным призвуком и словно торопясь. — Я — фенеху! Отстал от каравана! — Видно было, что он борется со своей ненавистью, старается взять себя в руки.

— Я тебе не верю, — сказал Петосирис, вглядываясь в его лицо, — почему я должен тебе верить?

— Караванщик я, отстал от каравана!..

— Каждый караван откуда-то вышел и куда-то шел.

— Из Тира в Тарс!

— С каких пор фенеху променяли море на горы? Да и попасть в страну лошадей всего проще на корабле.

Пленник окончательно успокоился, но жрец, читающий в душах, как в папирусах, видел, с каким трудом дается ему спокойствие.

— На море сейчас опасно, — ответил бродяга, и голос его чуть дрогнул. — Заход Плеяд был зловещ, это предвещает небывалые зимние штормы.

— Дай твою левую руку, — неожиданно приказал Петосирис.

Жрец плеснул на его руку вином, отер грязь пологом шатра и ткнул крашеным ногтем в полосы чуть выше запястья.

— Только человек, имеющий дело с боевым луком, имеет такие отметины. И нужны годы, чтобы они исчезли. Египетский лук оставляет столь яркий след, багровый и тонкий. Иудейская тетива дает полосу более светлую и широкую. Вавилонский лук не оставляет следа: воины Навузардана носят кожаные нарукавники.

— Ну и что?.. За финикийский стеклянный или серебряный браслет я могу выменять не только лук, — нашелся пленник.

Петосирис нахмурился.

— У Повелителя много наемников — фенеху. Повелитель платит им больше, чем другим. Они умеют все: и править колесницами, и обслуживать метательные машины. Убегают только фенеху из штрафных сотен, смертники.

И старик приказал слуге привести всех начальников штрафных сотен, у которых сбежали фенеху.

— О Ваал! — зашептал измученный парень. Не успел он закончить молитву, как перед жрецом появился косматый ливиец в побуревшем от вражеской крови кожаном панцире, надетом на голое тело, — целая гора мускулов и оружия, а поверх всего жетон на цепи в виде закорючки, египетский иероглиф сотни.

— Я узнал его, господин, это тирянин Астарт! — выкрикнул ливиец, хищно раздувая ноздри, надрезанные для устрашения врагов в бою. — Он был в моей сотне! Я Туг из рода Черной Антилопы!