Виктор Рябинин - Бред сивой кобылы Страница 2

Справедливости ради надобно заметить, что мои планы не всегда претворялись в жизнь. Но я с уверенностью могу констатировать, что благодаря моим скромным потугам и при моём-то кнутовище, отцы семейств значительно чаще радовались увеличению рода, нежели до моего прибытия в их края. Я же долго оставался в тени, тихо веселясь за счёт счастливых мужей и их плодовитых жён.

Моё смиренное и безоблачное бытиё, если не считать карканья единокровного пастуха и приставаний Сисинии, продолжалось до тех пор, пока я не нарушил одиннадцатую заповедь, призывающую не членоугодничать в близкой к тебе среде обитания. И, как говорится, первый же сэндвич вышел комом.

Мисс Сара Блин, будущая счастливая от меня мать и ближайшая соседка по ранчо, неосторожно застала меня в более чем объятиях своей маман. Разразился семейный скандал, так как миссис Блин тоже видела во мне приёмного отца своего будущего чада. От частого, по причине соседства, общения, мы знали друг друга достаточно хорошо не только в лицо. Поэтому я наскоро утешил их как мог, одарив ласковым словом и кое-чем из одежды. Времени для ликования от приятной семейной встречи было в обрез, поэтому я умело канул в ночь на горячем скакуне, прикрывшись уздечкой.

Не прошло и суток, а чёртов Блин с сыновьями и сердобольными соседями уже штурмовали наш дом с примкнутыми не на шутку штыками. Тяжело бы пришлось моему папашке, кабы не моя сообразительность и желание с честью выбраться из затруднительного для него положения.

В то время как разъяренный неприятель попирал, можно сказать, мою колыбель, я уже мчался на лихом и злобном жеребце по кличке Раздолбай Четвёртый к Восточному побережью. Так вышло, что три первых Раздолбая самостоятельно сбежали в прерии от моего родителя ещё в годы нашего гнездования на Западе, а вот вместе с четвёртым слинял и я подальше от родных пенат. Так уж вышло, что вспоминать! А женская честь – дело добровольное, и хотя за неё можно было бы пострадать в пределах разумного, однако недавнее ограбление церковной кассы, слухами приписываемое мне, никаких лавров в этих краях уже явно не сулило. Поэтому я с лёгким сердцем покидал неуютное становище, свято веря в свою счастливую звезду.

В Нью-Йорке я без особого труда нанялся квартирмейстером при штурвале на бригантину «Счастливое избавление», которая с грузом скобяных товаров отправлялась к берегам Индии. Отныне меня ждал весь мир, открывая новые заманчивые горизонты, и моя девятнадцатая весна, по всем приметам, обещала быть щедрой на удачу от случая к случаю.

Часть I

ИНДИЙСКИЙ КАПКАН

Глава I

МУЖСКОЙ РАЗГОВОР

В благословеннейшем XIX веке, ближе к его концу, Индия представляла собой небольшую, если судить по количеству джентльменов на душу туземного населения, но чрезмерно избалованную войнами и восстаниями страну. И причиной тому были то ли непомерная дикость местного населения, то ли безоглядная доверчивость белого человека. Хотя, вполне могло быть, что виной всему служили благоприятные для ведения вооружённых конфликтов климатические и погодные условия. Точно не скажу, но только прибыл я на Индостан в самый разгар очередной разборки англичан с коренным населением Бенгалии. Нана-Шах, наследик древней империи моголов и он же император Дели, возглавил очередное проявление недовольства сипаев и захватил было почти весь Декан, оставив англичанам Калькутту, Бомбей и Мадрас. Нанеся своими необдуманными действиями кровную обиду Ост-Индской Компании в целом и генерал-губернатору Индии сэру Вильяму Джону Лоуренсу в частности, туземцы, естественно, напросились на очередное повышение налогов и незамедлительные карательные экспедиции сынов Альбиона. Королева Виктория, да и весь цивилизованный мир, в очередной раз убедились в необходимости твердого правления на полуострове, без всяческого попустительства не только низшим кастам, но и притворно законопослушным раджам и браминам.

Массовые расстрелы сбили воинственную спесь с сипаев и сигхов, даже несмотря на то, что проводились весьма гуманно и без особого загрязнения окружающей белого человека природы. Правда, приходилось неэкономно расходовать целый пушечный заряд на одного аборигена, привязанного к орудию, но зато достигался потрясающий зрительный эффект. Далеко не тот, что при грубом использовании картечи по толпе оборванцев. Сэр Лоуренс любил шутить по этому поводу:

– Хорош тот сипай, который не подлежит реставрации.

Я в то время базировался в городе Пондишери, принадлежащим Франции, и вёл размеренную жизнь, свободную от угрызений совести. Слегка овладев тамульским и таурским наречиями, я совершал торговые операции с индийской коноплёй, корицей и прочим колониальным товаром в западной части Индостана, известного под названием Малабарского берега, окаймлённого длинной цепью гор, которая тянется к северу вдоль побережья до диких и суровых провинций Мейвара и Бунделькунда, проходя по границе с Афганистаном. Отдалённость этих территорий не всегда позволяла закону вмешиваться в частное предпринимательство, поэтому мои коммерческие сделки приносили определённый доход как мне, так и местным властям, особенно при обращении с драгоценными металлами и минералами. Поэтому начальник полиции французских владений генерал Риго де Марси не раз говаривал мне на очередном допросе:

– Если вы, Блуд, достигнете верхнего предела старости, то в этом не я буду повинен. Англичане подтолкнут вас в самом ближайшем времени к расчётам с жизнью. Ведь уже который год вы занимаетесь у них под носом контрабандой, скрываясь от британских законов на нашей территории. Но ведь и у нас может иссякнуть терпение.

Да я и без него чувствовал, что пора в самом скором времени перебираться поближе к театру военных действий и приносить посильную пользу моему заокеанскому отечеству. Ведь так приятно будет осознать, что отчизна радуется за тебя, быть может, видя, как ты приумножаешь своё богатство в её честь. И, естественно, очень хотелось тактически грамотно помыслить о военных трофеях где-нибудь в обозе или при штабе.

И вот, как-то раз прогуливаясь по Маброльской набережной Пондишери и покуривая коренгийскую сигару, я встретил знакомого ещё по бригантине «Счастливое избавление» маркиза Жана-Батиста де Профурье. Этот выходец из Марселя был романтиком высочайшей пробы. Являясь то ли внучатым племянником, то ли вовсе побочным сыном губернатора индийских колоний Франции адмирала Луи де Кепульи, Жан смело занимался рискованными биржевыми операциями и чужой недвижимостью, редко терпел неудачи, а когда дело доходило до суда, вовремя успевал сменить место жительства, что, собственно, и сближало нас. Да и в целом, это был двадцатилетний красавец с пышными усами вразлёт и гордым профилем высматривающего добычу пеликана. Горячность в движениях выдавала в нём человека скорого на подъём и заранее уверенного в своей правоте, хоть ты кол затёсывай на его башке.

– Салам, Дик! – по-местному сдержанно приветствовал он меня и сразу перешёл к делу: – А не посетить ли нам заведение вдовушки Амфу?

Я знал готовность Жана к постоянному действию. Заглядывать вперёд было не в его характере. Помню, когда в Индийском океане нашу бригантину начал было трепать шторм, он, не задумываясь, бросился за борт, чтобы плыть к берегам Цейлона лишь бы не оставаться пассивным наблюдателем гибели судна. Бригантина и Жан тогда уцелели, но анекдот о французской смекалке и до сей поры бродит по тавернам морских держав. Поэтому, обрадованный встречей со старым товарищем, я не смог ему отказать. Тем более, что солнце уже согнало обезьян с верхушек пальм, и давно было пора освежиться бокалом прохладительного где-нибудь в тени.

– Полностью согласен с твоим предложением, – весело откликнулся я. – У мадам Амфу всегда найдётся достойное пойло и приличная компания.

Мы свернули на улицу Чанденагара и уже через полчаса входили в двери постоялого двора гостеприимной вдовы.

Я часто бывал в этой харчевне, ибо по роду своей деятельности посещал и менее пристойные заведения, хотя всегда оставался джентльменом, как и всякий белый человек. К мадам Амфу редко заглядывали представители власти, и поэтому никто не мог помешать задушевной беседе старых товарищей. А я сразу почувствовал, что маркиз настроен по-боевому, и наш разговор будет нежелателен для посторонних ушей.

К делу мы сразу же и приступили, разместившись за отдельным столиком в углу и заказав для разминки кувшин ликёра Гарнье де Шартрез с зажаренными на вертеле браминскими утками и блюдом рисовых лепёшек.

После первых бокалов, мы взялись за вторые и третьи, а уже утолив жажду, изрядно подкрепившись и потребовав пальмового вина для поддержания дальнейшей беседы, приступили к серьёзному разговору.

– Дорогой Дик, много ли ты имеешь от своего вонючего бизнеса, не считая неприятностей? – в упор спросил меня Жан, не терпящий околесицы в разговорах.