Александр Краснослободский - Круг Страница 2

– Да-а! Нет лучше приправы, чем собственные слезы, – сказал старик и выбрал филейный кусок баранины, тот самый, который нанизывал на копье сотни лет. – Я ждал этой минуты – целую вечность. Я рассказал тебе, почему был наказан, а за что, был наказан ты?

Бывший узник положил мясо на край блюда, и устало вздохнул.

– Зависть к успехам друга, заставила меня перерезать тормозной шланг на его машине.

Бывший скелет понимающе улыбнулся и дружески похлопал бедолагу по плечу:

– Бывает…

… Они ели долго и были счастливы. А после, насытившись, пошли вон из пещеры.

Их ждали еще восемь кругов АДА…

ДУТАР БЕЗ СТРУН

Девона – умалишенный, дурак.

(разг. – дивана, фарси – прим. автора)

В осенней ночи пустыни, время тянется медленно, будто мимо проходит. Спят после дневного перехода верблюды. Холодный северный ветер, гонит в темноту ночи запахи костров и готовящейся погонщиками пищи, собрав на бархане стаю шакалов, умных и терпеливых. Их праздник наступит завтра, когда караван тронется в путь и на холодном пепелище, их будут ждать остатки ужина. Шакалы знают, где можно найти много костей – там, где большие костры, где запах мяса и долгие ночные беседы людей.

Костер, собравший вокруг себя караванщиков, весело играя языками пламени, выплевывал в ночную мглу звездные искры от прогоревшей колючки. Жар огня и тепло вина, что ходило в пиале по кругу, заводили хмельные головы погонщиков и спать никому не хотелось. Обычно в эти минуты приглашали домулло Шарифа, чтобы тот рассказал историю из святого писания или старинную сказку. Домулло вина не пил – Коран строг предписанием, но правоверных – не корил, и, может за это, его любили караванщики. Порою казалось, что нет вопроса, на который он не знал бы ответа. И вот, к нему пришло слово. Каждый у костра умолк, ожидая услышать мудрость старца. Домулло поднялся и позвал человека, сидевшего в тени кибитки змеелова. Улыбаясь и кланяясь, тот подошел и, прижав руку к груди, поприветствовал сидящих у костра. По безумному взгляду, рубищу и дутару без струн, который он не выпускал из рук, все узнали местного умалишенного. Лет ему сорок или больше, никто не знал и не спрашивал. На волос был сед и голосом немного заикался.

Кто раньше ходил в караване, видел его. Дервиш всегда подле кибитки. Он встречает и провожает караваны. И каждый караванщик знает, что услышавший легенду диваны* под аккомпанемент его дутара, получит благословление богов пустыни и домой, он вернется с большими барышами. (*дивана (перс.) – умалишенный, блаженный) я не знаю, есть смысл заострять на этом, если об этом сказано выше?

– Все знают дервиша Сангу, хранителя покоя могил и тайн пустыни. – сказал домулло и обратился к умалишенному. – Мы просим тебя, спеть нам свою легенду – сказание.

Караванщики расступились, дав диване место у огня. Санга поблагодарил сидящих поклоном и сел на песок. У его ног поставили пиалу с ароматным чаем, кто-то уже заботливо подвинул глиняный ляган с сушеными финиками, насыпанными поверх горячих лепешек. Все молча следили за его приготовлениями. Дервиш заботливо поправил полы залатанного чапана и, накрыв ими колени скрещенных ног, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Его пальцы стали перебирать невидимые струны дутара и, затянул горлом песню. Голос Санги, что ветер пустыни, плавен и печален, а за неслышным звоном струн, слушавший песнь – видел жизнь…

…В позднюю осень, пустынью холодной.Шел караван из далекой земли.В ручье каравана, из Самарканда,Два друга шли – Вали и Сангали…

– … Давай отпустим. А?

Долговязый Сангали, прижав к груди платок с лепешками, держал за руку старуху цыганку. За его шароварину уцепился цыганенок лет четырех и отчаянно верещал.

– Зачем тебе она? – спросил юный караванщик.

– Делай что слышал! – сказал Вали, заламывая старухе другую руку. – Не знаешь, по дороге объясню. Ну, давай, потащили в стан.

Старуха с мольбою посмотрела в глаза Сангали. Она понимала, что юноша еще не очерствел душою, и ждала от него помощи. В ночной пустыне, под полной луною, светло как днем и чтобы видеть в ее глазах страдания, приглядываться не надо. Слезы на ее изборожденном морщинами лице говорили о муках, а сжатые в нить губы – о решительности.

– Не слушай друга, он не знает правды. Поверьте и отпустите. Я должна помочь одному доброму человеку. Ради ребенка прошу.

Старуха закашлялась. По цыганке видно, что сил в ней ровно столько, чтобы стоять на ногах. Сгорблена, за поясницу держится. Ребенок завыл еще громче, будто знал, что речь за него. Он яростно трепал штанину караванщика.

Вали ухватил малыша за шиворот. Грубо оторвав от Сангали, он отдал его старухе.

– Дитя хоть пожалей! Не плачь родной, я рядом.

Старуха прижала ребенка к груди и тот, почувствовав тепло слов, замолк.

– Держи подле себя. Еще раз кинется, ногой ударю! – сказал Вали, и, скорчив гримасу, сплюнул под ноги. – Что ты там за правду говорила, воровка проклятая!

Караванщик погрозил ей пальцем.

– Где она? – спросил Вали и со злобою глянул на старуху. – Уж не там ли, где стоит телега караван-баши Мансура? Это ты, прошлым вечером утащила у него голову сыра. Все – ты, старая ведьма! Я сам, видел!

– Ну, видел и видел, – вмешался в разговор Сангали. – Пусть идет куда шла. Тебе-то какое дело, даже если и украла? Спроси лучше, зачем она это сделала?

Вали упрямо покачал головою.

– Меня послушай! – громко сказала цыганка. – Я иду к стражнику, что за меня пострадал. Ждет он меня. Не веришь, вместе пойдем. Отец небесный, сделай так, чтобы он услышал!

Глядя в небо, старуха подняла руки и стала читать молитву на незнакомом языке. С ее скрипучим каркающим голосом, в колючках у бархана засвистел теплый ветер. Подняв вьюном пыль и вильнув по дороге, он внезапно спал. И тут, из глубокой темноты пустыни появился колючий шар перекати-поле. Скользя по-над дорогой, он метнулся к троице и, вращаясь, запутался в ногах Вали. Плюнув от досады, он принялся скидывать с шаровар уцепившийся клок колючки.

– Все ведьма, больше ни слова, иначе на нас еще и скорпионы нападут. Не думай брат, она виновата, – сказал Вали другу караванщику. – Если сыр не найдут, то стражнику будут бить палками по ногам, а это значит, что он не сможет больше ходить. Его бросят в пустыне, а через день-другой монгола сожрут шакалы.

Наконец освободившись от перекати-поле Вали зло пнул по колючему шару и, взяв старуху за руку, потащил в сторону стойбища.

Сангали обижено опустил голову и поплелся в след. Он всегда был слабее Вали и в их дружбе, Вали был старшим. Они и внешне были разными. Вали коренастый, невысокий, скуластый, а Сангали на две головы выше друга – худющий, что оглобля у арбы, тихий с большими печальными глазами. Вспомнив старухин взгляд отчаяния, Сангали не хотел верить Вали, а тут еще и дитя, и он с жалостью посмотрел на ребенка.

– Если это сделала она, то старуху завтра убьют прямо на дороге, а что будет с ним? Пропадет мальчонка, не жаль?

– Ты еще слезу пусти. У того стражника тоже есть семья. За них бы подумал.

Медленно продвигаясь по тропе меж колючек, они дошли до контрастного края дюны. То был край бархана, освещенный огнями тысячи костров растянувшегося стойбища каравана.

– Давай сразу к эфенди потащим. Он подолгу не спит. – обратился Вали к своему сомневающемуся другу.

– Я вижу тебя не уговорить, но сердцем чувствую, ты не прав. Давай отпустим!

Вали, бросив старуху, подошел к Сангали. Он схватил друга за рукав халата и дернул на себя. Караванщик потерял равновесие и чуть не упал на песок. Их лица были рядом и Вали, угрожающе прошипел:

– Из-за твоего телячьего характера пропадет хороший человек. Знай, если мы сейчас его спасем, у нас появятся сильные друзья. Может статься, что нас возьмут в охрану каравана. Теперь тебе понятно, почему я так радею за монгола?

Старуха остановилась.

– Отпусти меня и я сделаю так, что у вашего охранника все будет хорошо. – сказала она. – Беда обойдет его. У меня есть то, что спасет его от наказания.

Все невольно остановились, даже ребенок замолчал.

– Ладно. – усмехнулся Вали. – Скажи ведьма, что хочешь, а потом мы пойдем дальше без твоих причитаний. И еще, знай, я не боюсь тебя. Твой ребенок и ты, не стоите того.

Старуха с последними силами скинула с плеча руку караванщика и, прижав к ноге ребенка, смело посмотрела в глаза Вали.

– Да. Я украла сыр, это правда. Деньги нужны были. А откуда у меня, у старой они могут быть? Продала я тот сыр и выкупила ребенка из рабства. Его отец, пьяница Шуркад, проиграл малыша в кости погонщику Кериму.

Вали с интересом посмотрел на старуху.

– А ты тут причем?

Старуха шмыгнула носом.

– Внук он мне.

– А мать где его? Что с ней?