Стэнли Джон Уаймен - Под кардинальской мантией Страница 2

Несколько голосов закричали:

– Как вам не стыдно?

Кто-то крикнул даже:

– Подлец!

Англичанин выступил вперед, пристально глядя на меня своими голубыми глазами, и безмолвно занял свое место. На его напряженном белом лице я читал, что он готов на все, даже на самое худшее, и его мужество приводило меня в такое восхищение, что я был бы очень рад, если бы кто-нибудь из зрителей, любой из них, занял бы его место. Но это было невозможно. Я вспомнил о том, что двери игорного дома будут теперь навсегда закрыты для меня, вспомнил об оскорблении, нанесенном мне Помбалем, о насмешках и обидах, которые я всегда смывал кровью, – и, с силой ударив по его лезвию, я пронзил англичанина насквозь.

Когда он упал на камни мостовой, вид этих полузакрытых глаз и этого лица, белевшего в темноте ночи, – не скажу, чтобы я долго смотрел на него, потому что через секунду дюжина товарищей стояла подле него на коленях, заставил мое сердце непривычно сжаться. Но это продолжалось лишь одно мгновение. Я увидел вокруг себя кольцо нахмуренных и сердитых лиц. Держась на почтительном расстоянии от меня, люди шипели, проклинали меня, угрожали, называя черною смертью и тому подобными эпитетами.

Большая часть их была негодяями, собравшимися вокруг нас в продолжение поединка и следившими из-за ограды за всем происходившим. Одни рычали на меня, как волки, называя меня «мясником», «головорезом»; другие кричали, что Беро опять принялся за свое ремесло; третьи угрожали мне гневом кардинала, тыкали мне в лицо эдиктом и злобно заявляли, что идет стража и что меня вздернут на виселицу.

– Его кровь падет на вашу голову! – с яростью кричал один. – Он умрет через час! На виселицу вас! Ура!

– Пошел прочь! – сказал я.

– Да, в Монфокон! – насмешливо ответил он.

– Нет, в свою конуру! – ответил я, бросив на него такой взгляд, что он поспешил попятиться назад, хотя нас разделял забор.

Стоя несколько поодаль, я тщательно вытирал свою шпагу. Я отлично понимал, что в такой момент человек не может рассчитывать на особенную популярность. Те, кто пришел со мной из игорного дома, косились на меня и, когда я вздумал подойти к ним, повернулись ко мне спинами. Те же, которые присоединились к нам позже, нисколько не были вежливее их.

Но мое самообладание нелегко было сломить. Я надел шляпу набекрень и, накинув на себя плащ, вышел с таким развязным видом, что подлые щенки разбежались врассыпную, не подпустив меня и на десять шагов. Толпа у забора рассеялась так же быстро, и через минуту я был на улице. Еще минута, и я убрался бы подобру-поздорову, как вдруг раздался барабанный бой. Толпа исчезла во мраке, а меня окружили со всех сторон кардинальские стражники. Я был немного знаком с начальником отряда, и он вежливо приветствовал меня.

– Плохая история, мосье де Беро, – сказал он. – Человек умер, сказали мне.

– Ничего подобного, – ответил я веселым тоном. – Если это вас привело сюда, то можете спокойно идти домой.

– С вами, конечно, – сказал он, усмехаясь. – И так как идет дождь, то чем скорее, тем лучше. К сожалению, мне придется попросить вашу шпагу.

– Извольте, – ответил я с философским спокойствием, которое никогда не покидало меня. – Но мой противник не умрет, имейте это в виду.

– Дай Бог, чтобы это послужило вам на пользу, – сказал он тоном, который мне не особенно понравился. – Налево, ребята! В Шатле! Шагом марш!

– Бывают и худшие места, – сказал я и подчинился судьбе.

Мне уже случалось побывать в заключении, и я знал, что есть только одна тюрьма, из которой никто не может убежать. Но когда мне сказали, что мой знакомец получил инструкции отдать меня под стражу как обыкновенного преступника, уличенного в краже или убийстве в целью грабежа, признаюсь, у меня сердце упало. «Если мне удастся добиться свидания с кардиналом, думал я, – все еще может хорошо кончиться. Но если мне не удастся, если дело будет ему представлено в ложном свете или, наконец, он сам будет в дурном настроении, тогда пиши пропало! В эдикте прямо сказано: смертная казнь!»

– Как? Опять, де Беро? – сказал он, поднимая брови. – Ну и смельчак же вы, если снова являетесь сюда. Старая история, вероятно?

– Да, но он не умер, – спокойно ответил я. – Пустяшная царапина! Это было за церковью Св. Якова.

– Ну, а мне он показался довольно мертвым, – заметил начальник стражи, который еще стоял тут.

– Ба! – презрительно ответил я. – А вы слыхали, чтобы я когда-нибудь сделал ошибку? Если я намерен убить человека, я убью его. А теперь я именно старался не убить его. Стало быть, он останется жив.

– Надеюсь, что так, – ответил начальник тюрьмы с кислой улыбкой. – И вам советую надеяться на это, господин де Беро. Не то…

– Ну? – сказал я с некоторой тревогой. – Не то, любезнейший?

– Не то боюсь, что больше вам уже ни с кем не придется драться. Если даже он останется жив, я не очень уверен за вас, дружище. Кардинал твердо решил положить дуэлям конец.

– Мы с ним старые друзья, – сказал я уверенным тоном.

– Я слышал, – ответил он с легким смехом. – Но то же самое говорили относительно Шале, хотя я не припомню, чтобы это спасло его голову.

Это было не слишком успокоительно. Но меня ждало еще худшее.

Рано утром получено было предписание содержать меня с особенною строгостью, и мне предложили выбрать между кандалами и одною из подземных камер. Я выбрал последнее и имел теперь полную свободу размышлять о многих вещах и, между прочим, о странном, непостоянном характере кардинала, который, как я знал, любил играть с человеком, как кошка с мышью, а также о дурных исходах, которые иногда наступают при самом легком и осторожном ранении груди. Я избавился от этих и им подобных неприятных мыслей, когда мне удалось получить на время пару костей. Так как свет, проникавший в темницу, был достаточен, чтобы различать число очков, то я по целым часам забавлялся, бросая кости, согласно некоторым мною самим выработанным правилам. Но долгий ряд метаний опроверг все мои вычисления и в конце концов привел меня к тому выводу, что самый ловкий игрок бессилен, если ему упорно не везет. Такое соображение тоже не могло быть названо успокоительным при данных обстоятельствах.

В продолжение трех дней у меня не было другого общества и другого развлечения. Но в конце третьего дня подлый тюремщик, который был приставлен ко мне и который никогда не уставал твердить мне о виселице, явился ко мне уже не со столь уверенным видом.

– Может быть, вам угодно было бы получить воды? – вежливо спросил он.

– Для чего, негодяй?

– Умыться.

– Я просил вчера, но ты не подал мне, – проворчал я. – Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Давай сюда! Если мне суждено быть на виселице, то я буду висеть, как порядочный человек. Но будь уверен, кардинал никогда не сыграет со старым другом такой гнусной шутки.

– А вам придется идти к нему, – возвестил он, подавая мне воду.

– Что? К кардиналу? – воскликнул я.

– Да!

– Отлично! – радостно вскричал я и тотчас принялся оправлять свое платье. – Значит все это время я был к нему несправедлив, – продолжал я. Да здравствует монсеньер! Многие лета маленькому епископу Люсонскому! Я должен был предвидеть все это!

– Не радуйтесь наперед, – осадил меня тюремщик и затем продолжал: – У меня есть еще кое-что для вас. Ваш знакомый велел передать это вам.

И он подал мне пакет.

– Совершенно верно, – сказал я, глядя прямо в его воровское лицо. – И ты держал это у себя, пока мог, пока думал, что я буду повешен? Ты посмеешь это отрицать, плут? Оставь, не смей мне лгать! Скажи мне лучше, кто из моих друзей принес это.

Сказать по правде, в те времена у меня было уж не так много друзей, а десять крон, содержавшихся в пакете, говорили об очень стойком и преданном друге, – друге, которым смело можно было гордиться.

Негодяй злорадно усмехнулся.

– Маленький кривой человечек, – сказал он. – Что-то вроде портного.

– Довольно, – сказал я, но на лице моем отразилось разочарование. – Я понимаю! Честный парень, мой должник. Я очень рад, что он вспомнил о своем долге. Но когда я пойду к кардиналу, приятель?

– Через час, – мрачно ответил он.

Несомненно, он рассчитывал на одну из этих крон, но я был слишком старый воробей, чтобы дать ему что-нибудь. Если я вернусь назад, я еще успею купить его услуги; если же нет, то не стоит тратить денег.

Тем не менее, немного времени спустя, когда я шел к дому Ришелье под таким многочисленным конвоем, что я ничего не видел на улице, кроме солдат, я жалел, что не дал тюремщику денег. В такие моменты, когда все поставлено на карту и горизонт подернут тучами, ум невольно хватается за приметы и старинные суеверия и склонен думать, что крона, данная в одном месте, может помочь в другом, хотя бы последнее находилось на расстоянии ста миль.

Дворец Ришелье в то время еще строился, и нам приказано было подождать на длинной пустой галерее, где работали каменщики. Здесь я простоял битый час, с беспокойством думая о странностях и прихотях великого человека, который тогда правил Францией в качестве главного наместника короля, со всеми королевскими полномочиями, и жизнь которого мне однажды удалось спасти, своевременно предупредив его об опасности. Он сделал в свое время кое-что, чтобы отблагодарить меня за эту услугу, да и после того иногда допускал меня к себе запросто, так что мы не были незнакомы друг Другу.