Сквозь время - Олеся Шеллина Страница 2

— Да ладно, итальянский в Двиграде? — Катя встала и, посмеиваясь, подошла к очищенной стене этой, предположительно, гробницы. — Ни хрена себе, точно итальянский. — Едва виднеющаяся надпись была действительно сделана на итальянском. Она часто прерывалась и была неполной, но кое-что ей разобрать удалось. — Это даже не чистый итальянский, а какая-то дикая смесь латыни со словами тосканского диалекта, да еще и флорентийский поддиалект присутствует. — Катя проводила по буквам, складывающимся в слова, пальцем, затянутом в перчатку, и читала, сразу же переводя, оставляя в оригинале лишь те слова, которые сейчас без словарей не смогла перевести. — Быть вираго — позор для женщины…  Повторится…  Сквозь реку, века, нет-нет, время, точно, время. Анасирмос…  повторить, веря в сказку…  Уйти, не найдя счастья. — Она закончила и повернулась к Ивану. — Что это такое, что за бред?

— Если подбирать, то…  — Иван задумался, затем сказал. — Ну не знаю, что-то вроде: «Если верить в сказку и сквозь время повторить анасирмос, что станет вигаро — позором для женщины, то можно уйти, так и не найдя счастья». Ну, как-то так. Лично я бы так перевел.

— Мне кажется, что ты ошибаешься, — Катя покачала головой. — Скорее тут о том, что, веря в сказки, и сквозь время повторяешь одни и те же ошибки, из раза в раз…  и это всегда плохо заканчивается.

— Ну, можно и так сказать, — пожал плечами Иван. — А ты что нашла?

— Да не знаю, вроде старославянский, но не могу разобрать, — Катя протиснулась между стеной и практически навалившимся на нее Ванькой и опустилась на колени перед «своей» табличкой. — Разверни софит, а то ни черта не видно.

Иван кивнул, ловким, отработанным движением развернул софит, направив свет прямо на табличку. После чего сел рядом с Катей, голова к голове.

— Так, посмотрим, — он пробежался глазами по табличке. — Да это старославянский, причем южнославянское влияние, только почему-то без кендемов. Что за чертовщина? — он помотал головой. И снова принялся вглядываться в надпись.

— Что там? — Катя наклонилась еще ниже, пытаясь прочитать слова, но они почему-то плыли у нее перед глазами, буквы прыгали, и не хотели складываться во что-то осмысленное. Славянские письмена не были ее темой, но уж пару то слов она была в состоянии сложить. Так ведь нет, по какой-то причине Катя не могла ни прочесть надпись, ни даже выделить отдельные слова.

— Здесь несколько раз повторяется одна и та же фраза, — растерянно проговорил Иван, вздрогнув, когда ощутил, как его тело пронзил холодный ветер, пробирающий, казалось, до печенки. Но он уже не в первый раз ощущал сквозняки, поэтому попросту проигнорировал еще один. — «Если сможешь, исправь». Все. Только эта фраза снова и снова. Никакого указания на то, что нужно исправить, когда это нужно исправить и каким образом, ничего. Она конечная, понимаешь? Но это противоречит всему, что я знаю о старославянской письменности. Там пока с поллитра воды не нальют, хрен перейдут к сути, здесь же…

Его прервал громкий звук, очень напоминающий взрыв, когда с громким треском взорвалась лампа в софите. Во все стороны полетели мельчайшие осколки и сразу же стало очень темно. Темно и жутко холодно. Катя закричала, поднеся руки к лицу, в которое впились осколки лампы, разрезая податливую плоть. На пол, на злополучную табличку падали капли крови ее и Ваньки, перемешиваясь, затекая в бороздки вырезанных в керамике букв. Иван пытался нашарить в кармане фонарик, другой рукой прижав к себе девушку, пытаясь ее как-то успокоить. Они не успели даже встать, когда укрепленные балками своды подломились и на них рухнул вроде бы державшийся до этого момента прочно потолок. Их так и нашли позже ринувшиеся на помощь остальные члены группы профессора Головина: на полу, девушка была прижата к парню, словно он попытался ее закрыть собой, чтобы защитить от какой-то опасности, а в его руке был зажат фонарик. Горящий фонарик.

Глава 1

— … и захотемши княже из Тверьцы предати и возложити хулу на братие, азм ем дати. Пис поганый чинить всяку неправду и задумаша с Литовцем клятым в жинки евойную дочерь взяти…

«Что это? Что, вашу мать, происходит?», — мысли панически метались в голове, пока какая-то не задетая паникой извилина судорожно переводила, что же говорит вон тот бородатый мужик, восседающий на стуле на небольшом возвышении, словно во главе большого стола, как бы дистанцируясь от всех остальных. При этом все остальные, к которым относился и я, сидели вдоль стен, повернув к мужику головы и внимали каждому слову, периодически кивая головами в знак согласия. Комната была не то, чтобы большой, и духота стояла в ней такая, что я почувствовал головокружение. Усугубляло положение весьма плотная одежда, в которую были одеты все присутствующие и, полагаю, я не слишком от них отличался, да смачный, усиленный духотой запах пота, который, казалось, пропитал каждую щелочку этого помещения. Другое дело, что этой комнаты, словно сошедший с гравюр середины пятнадцатого века, не должно было здесь быть, потому что последнее, что я помню, это падающие нам с Катькой на головы камни в каком-то подвале старинного замка, адский холод, боль и кромешную темноту, которая сменилась так резко…  вот этим. Одно радует, боли я не чувствовал, как и холода. Более того, было так жарко, что хотелось бы пустить чуток прохлады.

А мужик тем временем продолжал говорить что-то про кинувшего его Михаила из Твери, который решил променять благостную Московскую руку на позорную сделку с литовцами, что вообще-то было вполне нормально для времени, на которое указывал здешний антураж. Если я правильно его понимаю, то речь идет о Михаиле Борисовиче, Великом Тверском князе, который всю дорогу пытался на двух стульях усидеть, на свою голову, и, в конце концов, сделал-таки неправильный выбор, чем немножко сильно взбесил Московского князя. Тогда получается, что потрясающий кулаком мужик — это Иван третий, которому сильно такой расклад не понравился, и он решил Мишку Тверского примерно наказать, чтобы другим неповадно было. Вот это да, прямо как вживую все происходит, именно так, как я много раз себе представлял. Ничего себе у меня глюки.

Шея затекла, и