Музыка тел, живопись хаки - Кай Арбеков Страница 2

— Французики, — надменно произнёс командир. — Они убегали, и им стреляли в спину. Похоже, только немцы чего-то стоят на поле боя.

— Так точно, — не к месту вставила Амандина, но её замечание теперь не вызвало даже улыбки.

— Скажи-ка мне, милая, — совершенно серьезно спросил командир, перестав кривляться, — ты же не держишь на меня зла? Не сердишься?

— Нет, господин оберштурм… унтерфюрер.

— Как они умеют лгать, черт возьми! — командир театрально вскинул руками и выпучил глаза, оглядывая комнату, будто вокруг него находились зрители.

Несколько секунд только выстрелы печатной машинки раздавались в комнате. Командир тщетно пытался поймать взгляд девушки: она упёрлась в носки, разглядывая потрескавшуюся грязь на ботинках.

— Герр обершарфюрер, успокойте её, — приказал он раздраженно, казалось, потеряв всякий интерес, и одним махом решив судьбу француженки.

Краем глаза Амандина увидела, как затряслась при этих словах её знакомая, поняв, что наступает её очередь, как задрожали её полные губы. Сама Амандина не ощущала никакого ужаса, не испытывая ни страха, ни злобы, ни каких-либо еще эмоций. Совершенно ничего. Она плохо соображала, что происходит. Происходящее слишком походило на сон. Смерть выглядела совершенно невозможной штуковиной. Помощник командира поднялся со своего стула и схватил Амандину за локоть, подталкивая к выходу. Командующий взводом уже перешел к допросу другой девушки. Злобно оскалился голый череп на скрещенных костях на кокарде его фуражки.

— Кто ты?.. Откуда?.. Кто твои родители?.. — до Амандины еще долетали вопросы, но не ответы: другая девушка что-то бормотала себе под нос, неотчётливо…

«Он пират, флибустьер», — почему-то подумала Амандина, когда обершарфюрер вывел её из сарая.

С другой стороны бревенчатого строения среди высокой высохшей травы вытянулась грязная тропинка, по которой они и шагали. Впереди стелилось только чистое поле, незаметно переходившее на горизонте в пасмурное небо. Слева приближалось еще одно неуклюжее строение, служившее хранилищем сена. Пейзаж оживляли лишь холмики стогов да частокол леса на горизонте. Пахло сырой землёй, сырым туманом и гнилыми картофельными клубнями. Палач велел ей двигаться вперёд, к ближайшему стогу сена. Ноги у неё внезапно ослабли, стали заплетаться. Она отчетливо представила себе, как младший офицер достает пистолет, как прицеливается и стреляет ей в затылок, как она сама вдруг повалится в грязь, рефлекторно дрыгая кончиками пальцев, словно обезглавленное животное ножками…

Пройдя чуть дальше, она увидела, что за ближним стогом была вырыта яма, на дне которой уже валялись несколько мертвых тел: жители деревни, бывшие евреями, подозреваемые в связях с партизанами или просто подвернувшиеся под руку. Они лежали тут уже два дня. У края ямы замерло ведро с известкой, рядом воткнута штыковая лопата. В воздухе висела влага, он весь был как будто пропитан мельчайшими водяными частицами, и из ведра поднимался едва заметный серый дымок. Амбар, где господин унтерштурмфюрер допрашивал жителей деревни, скрывался далеко позади и пропал из виду.

Солдат пододвинул девушку к краю ямы, рывком повернул её к себе лицом. Медленно извлек из кобуры новенький черный «Вальтер»: всё как она воображала. Как влитая лежала металлическая рукоятка в крепкой руке. Её же пальцы все ещё сжимали снятую с головы косынку, но она этого не замечала. Её полуоткрытые обескровленные губы выдыхали разреженный пар, дыхание участилось: неужели это последний вздох? Не этот, так следующий… Её бледное лицо излучало отчаяние и вопрос: это что, действительно по-настоящему? Она всмотрелась в безразличные голубые глаза солдата, теперь осознавая, что это последние глаза, что она видит. Сердце принялось разгонять кровь. Тело уже приготовилось принять пулю, но душа до сих пор не верила, что эта жизнь так закончится…

Вдруг черты лица солдата смягчились, в глазах проявилась свойственная людям сострадательная печаль. Свободной ладонью он прикоснулся к гладкой прохладной щеке девушки, погладил её висок и волосы. Ему очень нравились её зелёные глаза, будто умолявшие защитить, и в тоже время почти смирившиеся с предстоящей гибелью. Как она беспомощна, как не к месту здесь, у этой ямы, перед дулом пистолета… Его пальцы источали тепло. «Он пытается меня успокоить?» — спросила Амандина сама себя. Её было жалко убивать. Он казнил уже многих, но эта француженка заставила его остановиться и раздумать. Фельдфебель ещё немного полюбовался девушкой, затем направил безжалостное оружие и два раза выстрелил в яму. Резкие хлопки быстро растаяли в воздухе.

— Видишь тот сеновал? Нагнись и пройди в него, а я запру тебя снаружи. Если будешь шуметь или попытаешься сбежать, я убью тебя и всех жителей деревни, — сказал он спокойно и твердо сиплым своим голосом. — Не вздумай высовываться наружу, пока я не приду за тобой. Если нарушишь запрет и поведешь себя глупо, я расчленю тебя заживо, Schlampe. Хочешь жить, сиди тихо. Поняла? — спросил убийца.

Теперь она не верила своим ушам. Ведь она уже должна была рухнуть безжизненным трупом в яму!

— Спасибо, господин…

— Судьбу благодари. Пригнись пониже и — быстро к этому сараю. Спрячься хорошенько в сене и сиди молча.

Он вырвал из ее ладони косынку и швырнул ее в яму, и, пока девушка исполняла приказ, с помощью лопаты присыпал братскую могилу известью. Обернулся — никого. Не спеша подошел к сеновалу и запер его снаружи на маленький навесной замок.

Через несколько минут сквозь щель в ставнях на верхнем уровне, под крышей сарая, Амандина увидела из своего укрытия, как всё тот же офицер привел из амбара к краю братской могилы другую, менее везучую девушку, и на этот раз без всяких задержек расправился с крестьянкой. Один выстрел в голову, и толстушка, бросившаяся на колени, моля о пощаде, исчезла под землёй. Амандиной овладело жуткое отчаяние. Силы покинули её. Беспросветный мрак настоящего, чёрная дыра будущего, затопив сознание, парализовали орган, производящий мысли, и в мирной тишине она уснула в пахнущей летом куче сена.

Она проснулась от того, что кто-то звал её; не по имени — просто звал. Она зашевелилась, приподнялась стряхнуть с себя причудливую чешую только что увиденных грёз, высунула голову с верхнего этажа сарая, и оказалось, что уже вечер, и она с усилием разглядела его смутный силуэт. Она потрясла головой, скрипнула доска, и теперь стоявший внизу солдат заметил её. В волосах её застряли сухие травинки, вся одежда покрылась сеном, и она пропахла им насквозь. В шуршащем стоге она согрелась, но теперь почувствовала сильный голод. Солдат пошатал лестницу, испытал на прочность и велел ей слезать. Пока она отряхивалась, солдат не сводил с девчонки глаз, потом вернулся ко входу в сарай, выглянул наружу, нет ли кого; плотно закрыл дверь.

— Слушай внимательно, фройляйн, — процедил он