Полонез - Александр Григорьевич Домовец Страница 2

Выпроводив полицейских, следователь поманил торчавшего у двери гминного[3] старосту. Иссиня-бледный тощий старик стоял сгорблено, опершись на косяк, и старался не смотреть на трупы.

— Напомни, любезный, как звать тебя.

— Адамек, ваша милость. Збигнев Адамек, — нетвёрдо произнёс староста, подходя с самым жалким видом. Казалось, его вот-вот вывернет наизнанку.

— Ну-ка, охолонись! — прикрикнул Каминский. — Ещё не хватало с тобой тут возиться. (Староста закивал и, достав кисет, принялся дрожащими пальцами мастерить самокрутку.) Ну, так-то лучше. Покури, успокойся… А теперь скажи мне, пан Збигнев, кто обнаружил преступление? И когда?

— Внуки мои обнаружили. Нынче утром, — сообщил староста, часто и жадно затягиваясь дрянным самосадом. (От мерзкого дыма у некурящего Каминского запершило в горле.)

Из бессвязного рассказа выяснилось, что внуки Адамека собрались в лес по грибы. Проходя мимо заброшенной усадьбы Олонецких, дети заметили, что заколоченная дверь дома отчего-то приоткрыта. Из любопытства подошли и заглянули внутрь, а там… Дико вопя, кинулись домой, к деду. Тот мигом добежал до усадьбы, с ужасом убедился, что внуки не врут, и тут же снарядил сына в Миньск, в поветскую администрацию. А уж там распорядились, чтобы на место выехал следователь с врачом и полицейскими…

— Ну, с этим ясно, — подытожил Каминский. — А теперь главное. Кого-нибудь из них знаешь? Вот эту женщину, к примеру?

С этими словами указал на труп. Староста мельком посмотрел на тело несчастной, на голые ноги и грудь в синяках и кровоподтёках. Пристально вгляделся в искажённое запрокинутое лицо с разбитым ртом, открытым в безмолвном крике. Отвернувшись, вытер глаза.

— Знаю, как не знать, — выдавил он и снова полез за кисетом.

— И кто же она?

— Кристя это. То есть Кристина Вансовская. Её отец торгует бакалеей. Свой магазин недалеко от костёла. Хорошая была девушка, ещё незамужняя, упокой господи её душу…

— Ну а мужчина кто? Может, и его знаешь?

— Знаю, — безучастно откликнулся староста. — Только это не наш, не местный.

— Кто же тогда?

— Он вообще русский. Чиновник какой-то из Варшавы. Из канцелярии наместника.

Каминскому очень захотелось ослышаться.

— Русский чиновник? Из канцелярии графа Паскевича? — переспросил быстро.

— Ну да.

— Так какого чёрта… в смысле, как он тут у вас, в Калушине, оказался?

— Ясно как. К Кристе приехал.

Оказывается, несколько месяцев назад этот самый чиновник, инспектируя поветы Мазовецкого воеводства, приехал в Калушинское гминство. Здесь случайно познакомился с Кристиной и влюбился по уши. Она тоже. С тех пор приезжал в Калушин раз в две-три недели и встречался с девушкой. Так-то собой человек видный, нестарый и вроде не бедный. Но вот беда — русский… Правда, по отцу. Мать-то полька, из Варшавы. Он и по-польски говорил, как на родном языке. Полукровка, значит. А всё одно — русский.

— Вансовские, понятно, не хотели, чтобы дочка встречалась с москалём, — уныло бубнил староста. — Невместно же польской девушке с русским якшаться. Но от дома ему не отказывали. Попробуй откажи, если при самом наместнике служит. В городе тоже косились. А Кристя и слушать ничего не желала. Мол, скоро поженимся и уедем в Россию. Светилась вся. Одно слово, — баба. Коли втюрится, так хоть кол на голове теши! А ведь предупреждали её, что добром не кончится…

Хлюпнув носом, замолчал. От клокотавшего внутри бешенства Каминский на миг прикрыл глаза.

— Предупреждали, говоришь? — переспросил чуть ли не шёпотом. — Ну, теперь молись, староста. Добром точно не кончится. — Не выдержав, гаркнул: — Да Паскевич за своего чиновника тут камня на камне не оставит! Считай, что на весь Калушин уже кандалы заготовлены!

Побагровевший староста, задыхаясь, рухнул на колени. Умоляюще протянул к следователю руки.

— Богом святым клянусь! — прохрипел сквозь надсадный кашель. — Мы-то что… Мы-то здесь при чём?

— А кто девушку с чиновником сгубил? Кто? Дух святой, что ли?

— Да не мы это!.. Мы тут люди мирные, тихие…

— Это ты по пути в Сибирь медведям будешь рассказывать!

Староста беззвучно заплакал, хватаясь за грудь. Каминский перевёл дух и продолжал тоном ниже:

— «Ни при чём», «тихие, мирные»… Это не разговор, — схватив старосту за шиворот, поднял с колен и повернул к трупам. — Смотри, старик, хорошенько смотри!.. Городишко крохотный, людей наперечёт. Вот и скажи мне: кто зверство сотворил? Это ж не убийство даже, это какое-то жертвоприношение… Кто из ваших на такое способен?

— Из наших никто, — тихо и твёрдо сказал староста. Помолчав, добавил: — Это другие сделали…

Взяв старика за плечи, Каминский слегка встряхнул. Посмотрел прямо в глаза:

— Те, которые в лесу?

— Они. Как бог свят, они…

— Значит, «народные мстители»?

Старик закивал, боязливо поглядывая на следователя.

В общем-то Каминского такой поворот событий не удивил.

Лишь полгода прошло, как подавили восстание. Армия своё дело сделала, но очаги сопротивления остались. Обстановка в Польше напоминала торфяной пожар. Вроде и пламени нет, а под ногами горячо и от дыма не продохнуть. Годами тлеет… Мутили воду в подполье недовольные и непокорённые. Масла в огонь подливали вожди-эмигранты. В лесах прятались банды «народных мстителей», кроваво защищавших свободу Польши и поляков от москалей.

Этих-то банд страшились больше всего. Под знаменем «Польши единой и неделимой в границах 1772 года» вчерашние крестьяне, студенты, ремесленники сбивались в стаи по двадцать-тридцать человек и беспощадно воевали со всем, что было в Царстве Польском русского. Шайки с невероятной лютостью нападали на солдат и офицеров из российских гарнизонов, убивали русских купцов, чиновников и путешественников. Непроходимые польские леса надёжно защищали «народных мстителей» от преследований власти, и неуловимость бандитов вошла в поговорку.

Страдали от своих «защитников» и соплеменники-поляки, вынужденные их кормить-поить и снабжать всем необходимым. Но это бы ладно. Страшнее, что любой, кого заподозрили в симпатиях или хотя бы просто в нормальном отношении к России и русским, мог стать жертвой «народных мстителей». Таких похищали и убивали на страх и в назидание другим.

Не врёт староста. Трагедия на окраине Калушина — не что иное как показательная казнь польской девушки, осмелившейся любить москаля, и москаля, который дерзнул посягнуть на польскую девушку. Затащили в пустой дом и зверски лишили жизни, а потом ушли в лес… И как лояльный чиновник системы российского наместничества следователь Каминский обязан расследовать дело, чтобы найти и покарать убийц.

Но ведь он ещё и чистокровный поляк со шляхетскими корнями, который вместе с другими поляками скорбит об утрате национальной независимости. И те, кого он должен искать, — по сути, с ним в одной лодке. Свои. Вот только