Александр Дюма - Графиня Монте-Кристо Страница 2

Садовая калитка, отворившись, снова захлопнулась и Октав пошел к дому вслед за своей очаровательной проводницей.

У входа в замок он, однако, попросил девушку остановиться.

— Послушай, Роза, — тихо проговорил он, — с того дня, как дом изгнал меня из Нуармона, прошло много времени и случилось немало событий. Прежде чем войти, я должен все узнать.

Сказав это, он указал на тусклый свет, пробивавшийся сквозь ставни второго этажа.

— Хорошо, господин Октав, следуйте за мной, — пробормотала девушка.

Вместо того, чтобы войти в дом, она свернула направо, направившись к центральному зданию. При этом никто из них не заметил, как за ними бесшумно скользнула чья-то тень.

— Я веду вас самым длинным и неудобным путем, — заметила Роза, — ведь если бы мы вошли в дом, нам пришлось бы пройти через комнату графини.

Кивнув головой в знак согласия, Октав исчез вслед за девушкой в темном отверстии всегда открытой двери для прислуги.

Таинственная тень осторожно последовала за ними.

Молодые люди вошли в маленькую комнату, освещенную тусклым светом незатейливой лампы.

Вся обстановка каморки состояла из деревянной кровати, простого стола и огромного сундука. На полочке в изголовьи кровати стоял сосуд со святой водой, украшенный ветвью самшита. Единственным украшением стола служил горшок с цветами.

— Госпожа спит, — тихо проговорила Роза, — и у нас есть еще немного времени.

Октав молча окинул взглядом этот приют чистоты и невинности. Заметив это, Роза слегка покраснела.

— Это моя комната, — смущенно заметила она.

Молодой человек тем временем снял широкополую шляпу и слабый свет лампы озарил его благородное лицо, обрамленное темными волосами.

Внимательно посмотрев на него, Роза чуть заметно улыбнулась.

— Я была совсем маленькой, когда вы покинули Нуармон, но все же сразу узнала вас.

— И я узнал тебя с первого взгляда, Роза, — воскликнул Октав. — Я тоже не забыл тебя и, как видишь, полностью тебе доверяю, ибо собираюсь посвятить тебя в тайну, от которой зависят жизнь и честь.

Сказав это, он взял руку девушки и прижал ее к своему сердцу.

— Я свято храню все здешние тайны, — ответила Роза. — А теперь, сударь, послушайте, что произошло в доме вашего брата с тех пор, как вы уехали.

Тихонько прокравшись по лестнице, шпион тем временем притаился у двери в комнату, с любопытством подглядывая в замочную скважину, напротив которой в тот самый момент стоял с непокрытой головой Октав.

— Это он! — тихо вскрикнул шпион при виде молодого человека.

В это же самое время двое в лодке вели меж собою тихий разговор.

— Так значит сегодня вечером? — дрожа от страха осведомился доктор.

— Да, сосчитайте сами. Прошло как раз девять месяцев, — ответил гребец, сделав утвердительный жест.

— Поганая работа, господин Шампион.

— Чепуха, доктор Туанон, ведь за нее хорошо заплатят.

— Особенно тот, другой… — без всякого энтузиазма пробормотал в ответ доктор.

Он не успел закончить. В воздухе раздался протяжный свист и лицо Шампиона озарилось торжеством.

— Тот другой! — повторил он. — Тот другой уже здесь!

ГЛАВА II

Четыре огонька

Четыре огонька, подобно четырем огненным глазам, освещают огромный фасад Нуармона.

Один из них — тусклый свет, пробивающийся через ставни. На него Октав указал своей спутнице, сказав:

— Сначала я должен все узнать, иначе не войду в дом.

Второй проникает через неплотно закрытые шторы маленькой комнатки, где мы оставили Розу и Октава. Третий горит в дальнем конце здания завода, бросая слабый свет на гладкую поверхность пруда. Четвертый освещает въезд во двор замка.

Расскажем сначала об этом месте, а затем, в ходе нашего рассказа, вернемся к событиям, происходящим при свете остальных трех огоньков.

В огромной комнате, похожей на бондарню, сидят двое — это старик и юноша, почти мальчик.

Просторное помещение кажется еще больше из-за того, что освещается лишь единственной сальной свечой, стоящей на каминной доске. В очаге только что догорели два полена, а пол комнаты усеян недоделанными бочками, а также обручами и досками.

Старик лежит на набитом соломой тюфяке; от холода его частично защищают одетые одна на другую теплые одежды.

Время от времени больной приподымается на своем убогом ложе, протягивая длинную костлявую руку за чашкой, которую подает ему мальчик.

Лицо старика светлеет и он тихо говорит:

— Смерть близка, Жозеф. Скоро пробьет мой последний час.

— Не говорите так, папаша Биасон! Смерть…

— Слышишь? Нуаро воет на луну. На вершине Франдаля видели горящую свечу. Тем, кто еще любит Ранконов, не забыть этой ночи и через двадцать лет!

Затем, с лихорадочной поспешностью перейдя к другой теме, старик продолжил:

— Ранконы — настоящие аристократы, Жозеф, и это так же верно, как то, что мы с тобой оба христиане. В старые времена вряд ли можно было найти более храбрый и благородный род. Им принадлежали замки Нуармон, Акреваль и Ранкон, а также все леса и поля, холмы и долины в этой округе. Графы де Ранкон были горды и отважны. Из уст в уста передавались легенды о сокровищах, сокрытых в подвалах их замков и сами сеньоры де Рожешуар называли себя их кузенами. И вправду, это был замечательный род! Потом настали тяжелые дни. Вся наша провинция была предана огню и мечу. Было это очень давно, даже отцы и деды не помнят того времени. Описаний тех событий не найти в исторических хрониках. Ранконы были преданы своему сеньору, сражавшемуся на стороне гугенотов, но счастье отвернулось от них. Нуармон был разграблен и наполовину разрушен. Ранкон, этот прекрасный замок, сравняли с землей; место, где он стоял, посыпали солью, а деревья в парке и в ближней роще уничтожили. С тех пор деревья выросли вновь, но замка Ранкон больше не существует и даже память о нем давно исчезла.

Тяжело вздохнув и немного помолчав, старик продолжал:

— Жозеф, смерть близка, я очень слаб. Ты должен узнать все. Близок тот миг, когда у Ранконов кроме тебя не останется ни одного друга на земле. За несколько лет до революции, они, бывшие некогда хозяевами этой провинции, превратились в бедных скромных дворян. Но несчастья не сломили их дух. Старый граф Жан остался настоящим вельможей, хотя от его прежних владений почти ничего не осталось. Сыновья его, Франсуа и Гильом, были смелыми и благородными юношами; под их простой одеждой из грубой ткани бились отважные сердца и старик гордился сыновьями с полным основанием.